(Продолжение)
>>> Начало >>>
ВОЙНА УШЛА В ПРОШЛОЕ?
Многие исследователи европейской политики не согласятся с моим
пессимистическим анализом положения в Европе после холодной войны. Они станут
утверждать, что многополярная Европа (с ядерным оружием или без него) будет не
менее мирной, чем ныне. Было выдвинуто три конкретных сценария мирного будущего,
каждый из которых основан на хорошо известной школе международных отношений.
Однако эти «мягкие» теории мира имеют и узкие места.
В соответствии с первым оптимистическим сценарием безъядерная Европа
останется мирной, потому что европейцы признают, что даже война с использованием
обычных вооружений была бы ужасна. Лидеры государств, отрезвленные историей,
сделают все, чтобы избежать войны. В основу этого сценария положена теория
«устарелости войны», которая исходит из того, что современная война с
применением обычных вооружений к 1945 году стала столь разрушительной и
смертоносной, что уже нельзя ее рассматривать как инструмент государственной
политики. Война – кошмар вчерашнего дня.
Тот факт, что Вторая мировая война имела место, бросает тень на такую теорию.
Если какая-нибудь война и могла убедить европейцев отказаться от ведения войны с
использованием обычных вооружений то это должна была бы быть Первая мировая с ее
огромными потерями. Главный недостаток данной теории – положение, что все
столкновения с применением обычных вооружений, будут длительными и
кровопролитными войнами на изматывание противника. Сторонники данной концепции
игнорируют опыт ряда вооруженных конфликтов, возникших после 1945 года, равно
как и нескольких сражений, завершавших Вторую мировую войну. Опыт, доказывающий
возможность добиться быстрой и решительной победы с использованием обычных
вооружений и избежать опустошений, которые несет с собой затянувшийся конфликт.
В войне с применением обычных вооружений одержать победу можно без больших
затрат; в ядерной же войне это невозможно, поскольку ни одной из сторон не
удастся избежать разрушений, причиненных противником, независимо от того, что
происходит на поле боя. Таким образом, в ядерном мире мотивы, по которым
стремятся избежать войны, относятся к иному порядку интенсивности, нежели в мире
обычных вооружений.
В этом сценарии есть еще несколько узких мест. Так, отсутствуют систематичные
доказательства того, что европейцы считают, будто войны относятся к прошлому.
Непохоже, что румыны и венгры восприняли эту мысль. Даже если бы в Европе был
широко распространен взгляд на войну как на нечто немыслимое, позиция может
меняться. Как известно, общественное мнение по вопросам национальной
безопасности, увы, весьма переменчиво и реагирует как на изменения климата на
мировой арене, так и на манипуляции со стороны элит. Как мы убедились, окончание
холодной войны будет сопровождаться кардинальной трансформацией геометрии силы в
Европе, что, безусловно, повлечет за собой перемены в отношении европейцев к
вопросам войны и мира.
Разве невозможно вообразить, например, что представления немцев о
преимуществах, которые дает контроль над Восточной Европой, заметно изменятся,
как только американские войска уйдут из Центральной Европы и немцам придется
самим обеспечивать свою безопасность? Разве немыслимо, что немцы будут вести
войну с применением обычных вооружений против значительно более слабого
восточноевропейского государства, чтобы укрепить свои позиции в отношениях с
Советским Союзом? В конце концов, чтобы сделать войну возможной, достаточно
того, чтобы одна страна решила, что война не исключена.
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ПРОЦВЕТАНИЕ ПУТЕМ К МИРУ?
Приверженцы второго оптимистического сценария объясняют свой оптимизм по
поводу будущего Европы созданием в 1992-м единого европейского рынка –
воплощения мечты Европейского сообщества. Сильное Европейское сообщество,
утверждают они, гарантирует процветание экономики, что обеспечит сотрудничество
стран друг с другом. Процветание откроет путь к миру. Предполагаемая угроза со
стороны агрессивной Германии будет устранена, поскольку только что объединенное
германское государство окажется в теплых объятиях Европейского союза (договор о
нем подписан в феврале 1992 г. – Ред.). Даже Восточная Европа и СССР могут в
конечном счете быть приняты в Евросоюз. И тогда мир и благоденствие будут царить
на всем пространстве от Атлантики до Урала.
Этот сценарий основан на теории экономического либерализма, которая исходит
из того, что главным мотивом деятельности государств является достижение
процветания, а руководители ставят материальное благосостояние своего населения
выше всех прочих соображений, в том числе безопасности. Стабильность строится не
на военной мощи, а на либеральном экономическом порядке. Есть несколько
объяснений, почему либеральный экономический порядок укрепляет мир и снижает
возможность возникновения конфликта.
Во-первых, чтобы торговая система
работала и государства богатели, необходимо политическое сотрудничество. По мере
дальнейшего процветания государств растут стимулы для расширения политического
сотрудничества. Между политическим сотрудничеством и процветанием
устанавливается позитивная взаимосвязь по принципу спирали.
Во-вторых, либеральный экономический порядок способствует экономической
взаимозависимости. Когда ее степень высока, гласит эта теория, меньше искушения
идти на обман либо вести себя агрессивно по отношению к другим государствам,
потому что все государства могут дать отпор экономическими мерами.
Наконец, как полагают некоторые теоретики, при расширяющемся политическом
сотрудничестве такая международная организация, как ЕС, станет настолько
могущественной, что будет жить своей собственной жизнью, превратившись в итоге в
сверхгосударство. Суммируя сказанное, можно утверждать, что предчувствия
Маргарет Тэтчер относительно Европейского союза абсолютно верны.
У этой теории есть один серьезный недостаток: главный тезис, на котором она
построена, ошибочен. Основным мотивом деятельности государств является отнюдь не
стремление добиться процветания. Хотя экономические расчеты для них немаловажны,
государства существуют как в международной политической, так и в международной
экономической среде. Когда эти две системы вступают в конфликт, политическая
среда оказывается более важной. Выживание в анархичной международной
политической системе – самая главная задача государства.
Сторонники экономического либерализма в основном игнорируют воздействие
анархичности на поведение государства и делают акцент на экономических мотивах.
Когда это упущение исправляется, их аргументация рассыпается по двум
причинам.
Соперничество в достижении безопасности затрудняет сотрудничество, а согласно
теории экономического либерализма, страны должны сотрудничать. Когда
безопасность недостаточна, государства начинают больше беспокоиться об
относительной, а не об абсолютной выгоде. Вместо вопроса «Выиграем ли мы оба?»
они задают вопрос «Кто выиграет больше?». Они даже отвергают сотрудничество,
которое даст абсолютный экономический выигрыш, если другое государство выиграет
больше, из страха, что оно обратит выигрыш на укрепление своей военной мощи, а
затем использует эту мощь для того, чтобы в последующих раундах одержать верх
путем устрашения.
К сотрудничеству гораздо легче придти, если государства беспокоятся только об
абсолютном выигрыше. В данном случае цель состоит лишь в увеличении общего
экономического «пирога» и получении каждым государством по крайней мере какой-то
части от этой прибавки. Однако при анархичном порядке безопасность зачастую
недостаточно обеспечена. В таких случаях возрастает обеспокоенность государств
относительным выигрышем, что в свою очередь затрудняет сотрудничество, если
только «пирог» не делится на тонкие ломти так, чтобы отразить и соответственно
не нарушить существующий на данный момент баланс сил.
Больше того, взаимозависимость может привести не только к сотрудничеству, но
и к конфликтам, поскольку страны будут стремиться избежать уязвимости, которую
создает взаимозависимость, чтобы повысить уровень своей национальной
безопасности. В период кризиса или войны государства, которые зависят от важных
экономических поставок из других стран, станут опасаться, что поставки
прекратятся либо будут использованы для шантажа. Возможной реакцией станет
попытка захватить источник поставок силой.
Есть множество исторических
примеров того, как государства проводили агрессивную военную политику для
достижения экономической автаркии. На ум сразу приходят и Япония, и Германия в
межвоенный период. Можно также вспомнить, как во время нефтяного эмбарго в
начале 1970-х в Америке много говорили об использовании военной силы для захвата
нефтяных месторождений в арабских странах.
В XX веке Европа пережила два периода либерального экономического порядка с
высоким уровнем взаимозависимости. Согласно теории экономического либерализма,
эти периоды должны были бы стать временем стабильности. Но этого не
случилось.
Первый период четко опровергает идеи экономистов-либералов. Временем наиболее
высокого уровня экономической взаимозависимости в европейской истории, наверное,
можно считать период с 1890 по 1914 год. Однако эта стадия процветания незаметно
стала прелюдией к Первой мировой войне.
Второй период охватывает годы холодной войны; то время характеризовалось
высоким уровнем взаимозависимости и мирным характером отношений между
государствами – членами Европейского сообщества. Неудивительно, что данный
временной отрезок – главный аргумент экономистов-либералов.
Конечно, связь между взаимозависимостью и стабильностью в то время очевидна,
но это отнюдь не значит, что сотрудничество стало следствием взаимозависимости
западных демократий. С большей долей вероятности можно утверждать, что
первопричиной взаимодействия между западными демократиями и процветания в
отношениях между государствами – членами Европейского сообщества, была холодная
война. Сильный и потенциально опасный Советский Союз вынуждал Запад
объединяться, чтобы отражать общую угрозу. Эта угроза отодвигала на задний план
обеспокоенность по поводу относительного выигрыша, вытекавшего из экономического
сотрудничества государств – членов Европейского союза, поскольку каждая
демократическая страна Запада была заинтересована в том, чтобы ее партнеры по
альянсу становились сильнее. Каждая прибавка силы помогала сдерживать СССР.
Больше того, у всех этих государств был весомый стимул избегать конфликтов друг
с другом, пока на Востоке маячил Советский Союз, готовый воспользоваться
разногласиями на Западе.
Кроме того, доминирующая роль Соединенных Штатов в НАТО, военном визави ЕС,
сдерживала влияние анархии на западные демократии и побуждала их к
сотрудничеству. Америка не только обеспечивала защиту от советской угрозы, но и
гарантировала, что ни одно государство Европейского сообщества не нападет на
другое. Так, Франции не надо было опасаться Германии, когда та перевооружалась,
так как американское присутствие на германской территории означало сдерживание
немцев. Поскольку США выполняли роль «ночного дозорного», опасения по поводу
относительного выигрыша среди западноевропейских государств гасли. Больше того,
эти страны были готовы к тому, чтобы их экономики стали тесно взаимосвязаны.
Уберите нынешнюю советскую угрозу, верните американские войска домой – и
отношения между государствами – членами Европейского сообщества коренным образом
изменятся. Без общей советской угрозы или без Америки в роли «дозорного»
западноевропейские страны будут относиться друг к другу с постоянным
подозрением, как делали это веками до наступления холодной войны. В результате
они будут беспокоиться о дисбалансе в выигрыше и утрате автономии, которая
вытекает из сотрудничества. Сотрудничество при новом порядке будет более
трудным, чем в период холодной войны. Возрастет вероятность возникновения
конфликтов. Итак, есть веские причины относиться скептически к заявлениям, что
более сильное Европейское сообщество может стать основой для сохранения мира в
многополярной Европе.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ГОСУДАРСТВА ЛЮБЯТ МИР?
Согласно третьему сценарию, войны удается избежать, потому что с начала XX
столетия многие европейские страны стали демократическими, а либеральные
демократии просто не воюют друг с другом. Как минимум, присутствие в Западной
Европе либеральных демократий гарантирует, что половина Европы свободна от
вооруженных конфликтов. Как максимум, демократия распространяется на Восточную
Европу и Советский Союз, тем самым укрепляя мир. Мир тесно связан с демократией
– такое видение международных отношений разделяют и либералы, и
неоконсерваторы.
Этот сценарий основывается на теории «миролюбивых демократий». В ее пользу
приводятся два аргумента.
Во-первых, некоторые утверждают, что авторитарные лидеры
более склонны начинать войну, чем руководители демократических стран, потому что
при авторитарных режимах лидеры не подотчетны своему населению, которому
приходится нести бремя войны. При демократии граждане, которые оплачивают все
издержки войны, оказывают большее влияние на действия правительства. По этой
логике народ с меньшим желанием начинает конфликт, потому что именно ему
приходится оплачивать его кровью. Следовательно, чем большим влиянием обладает
народ, тем меньше войн.
Во-вторых, граждане либеральных демократий, мол, уважают
демократические права людей – своих соотечественников и жителей других стран.
Они считают, что демократические правительства обладают большей легитимностью,
чем правительства при других режимах, и поэтому им чужда идея навязывания силой
иностранного режима демократическому государству. Вот почему запрет на войну,
отсутствующий в международных отношениях иного типа, появляется, когда речь идет
об отношениях между двумя демократиями.
Первый аргумент уязвим, поскольку
невозможно обосновать, что в демократической стране люди особенно чувствительны
к издержкам войны и потому менее склонны к развязыванию вооруженных конфликтов,
чем авторитарные лидеры. На самом деле исторические факты свидетельствуют о том,
что демократии абсолютно в той же степени, что и авторитарные государства,
склонны к ведению войн, хотя, следует признать, до сих пор это не были войны с
другими демократиями.
Больше того, народные массы при демократии или другом строе могут быть
охвачены сильными националистическими либо религиозными страстями, вследствие
чего они более склонны поддерживать агрессию и не задумываться об ее издержках.
Пример такого явления – широкая поддержка народом войн, которые вел Наполеон
после Великой французской революции. В то же время авторитарные лидеры зачастую
боятся развязывать войны, потому что они нередко высвобождают демократические
силы, способные подорвать режим. Вывод: цена ведения войны может быть высокой не
только для граждан, но и для авторитарных лидеров.
Второй аргумент, подчеркивающий существование в демократических государствах
уважения к правам не только своих граждан, зиждется на второстепенном факторе,
роль которого практически перечеркивается другими факторами, такими, как
национализм и религиозный фундаментализм. Больше того, с этим аргументом связана
еще одна проблема. Всегда существует вероятность того, что демократическая
страна, особенно только возникшая и подобная тем, которые появились в Восточной
Европе, вернется к авторитаризму. А это означает, что одно демократическое
государство никогда не может быть уверено в том, что другое демократическое
государство не нападет на него в будущем. Поэтому либеральные демократии должны
беспокоиться по поводу относительной мощи друг друга, что равносильно
утверждению, будто у каждой страны есть основания рассматривать возможность
совершить агрессию против другого государства, чтобы предупредить неприятности.
Достойно сожаления, что даже либеральные демократии не в состоянии преодолеть
анархию.
Если отложить в сторону дедукцию, то на первый взгляд кажется, что
исторические факты убедительно подтверждают правильность теории миролюбивых
демократий. Либеральные демократии как будто бы никогда не воевали друг с
другом. Однако если посмотреть на доказательства, то возникают сомнения в
правоте такого вывода.
Во-первых, в последние два столетия демократических
государств было немного, а следовательно, немного было и ситуаций, при которых
две демократии могли бы воевать друг с другом. Обычно вспоминают, что
Великобритания и США живут мирно с 1832 года по настоящее время, что были мирные
периоды в отношениях между Великобританией и Францией (1832–1849, 1871–1940),
что западные демократии мирно сосуществуют с 1945-го.
Во-вторых, есть и другие убедительные объяснения, почему в
указанных трех случаях не началась война, и эти противоречащие друг другу
объяснения следует исключить, прежде чем принимать теорию миролюбивых
демократий.
В то время как отношения между англичанами и американцами на протяжении XIX
века едва ли можно назвать безоблачными, в XX столетии они вполне гармоничны и,
таким образом, укладываются в про-гнозы этой теории. Однако такого рода гармонию
можно легко объяснить общими угрозами, которые заставляли Великобританию и
Соединенные Штаты действовать заодно: в первой половине XX века была серьезная
опасность со стороны Германии, позже – советская угроза.
Тот же самый основной довод относится к Франции и Великобритании. Хотя эти
страны находились далеко не в лучших взаимоотношениях на протяжении большей
части XIX столетия, на рубеже XIX и XX веков (с подъемом Германии) их отношения
значительно улучшились. Наконец, как отмечалось выше, советская угроза во многом
объясняет отсутствие войн между западными демократиями после 1945 года.
В-третьих, несколько демократических государств были близки
к вооруженным конфликтам, что позволяет предположить, что отсутствие войн,
возможно, просто случайность. Франция и Великобритания оказались на грани войны
в 1898-м во время кризиса вокруг опорного пункта Фашода, (вызванного захватом
французскими войсками этой суданской торговой и военной базы. – Ред.). В 1920-х
годах в отношениях между Францией и веймарской Германией чуть было не дошло до
столкновения из-за Рейнской области. В эпоху холодной войны Соединенные Штаты
активно противодействовали нескольким демократически избранным правительствам
стран Третьего мира, в том числе режимам Сальвадора Альенде в Чили и Хакобо
Арбенса в Гватемале.
И последнее. Некоторые считают Германию при Вильгельме
демократией или, по крайней мере, квазидемократией. Если так, то Первая мировая
война становится войной между демократиями.
Хотя распространение демократии по всей Европе несет с собой большие
потенциальные возможности для защиты прав человека, оно не гарантирует мирных
отношений между государствами после холодной войны. Многие американцы найдут,
что этот аргумент идет вразрез с их чувствами и убеждениями. Они считают, что
Соединенные Штаты – миролюбивая, по сути, страна, и приписывают миролюбие ее
демократическому характеру. Отсюда они делают вывод, что демократии – это более
миролюбивые государства, чем авторитарные, и, значит, полная демократизация
Европы в основном устранит угрозу войны. Такой взгляд на международную политику,
по всей вероятности, будет опровергнут ходом событий в предстоящие годы.
ТОСКА ПО ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ
Выводы моего эссе однозначны, хотя и парадоксальны. Окончание холодной войны
предвещает опасные события. Запад заинтересован в поддержании мира в Европе.
Следовательно, он заинтересован в сохранении порядка, который установился в
эпоху холодной войны. Отсюда вытекает, что Запад заинтересован в сохранении
конфронтации, характерной для холодной войны. Антагонизм холодной войны мог бы
продолжиться при более низком уровне напряженности между Востоком и Западом, чем
это было в прошлом, но при полном окончании холодной войны новых проблем стало
бы больше, чем решенных.
Судьба холодной войны находится главным образом в руках Советского Союза.
СССР – единственная сверхдержава, которая представляет серьезную угрозу для
Европы, а советская угроза – это клей, который скрепляет НАТО. Устраните эту
угрозу – и США, вероятно, покинут европейский континент. Оборонительный союз,
который Соединенные Штаты возглавляли в течение 40 лет, скорее всего,
распадется, и таким образом будет положен конец биполярному порядку, благодаря
которому в Европе последние 45 лет сохранялся мир.
Американцы или
западноевропейцы мало что могут сделать для сохранения холодной войны.
Во-первых, этому препятствуют внутриполитические факторы. Очевидно, что
западные лидеры не могут строить политику национальной безопасности, исходя из
необходимости сохранять вооруженные силы в Центральной Европе только для того,
чтобы там оставались советские войска. Идея размещения крупных воинских
контингентов с целью вовлечения Советского Союза в гонку вооружений для
поддержки нынешнего порядка была бы отвергнута как эксцентричная и
противоречащая общему убеждению, что окончание холодной войны и освобождение от
советского ига в Восточной Европе сделают мир безопаснее и лучше.
Во-вторых, идея поддержки теряющего силу соперника идет вразрез с основными
нормами поведения государств. Государства заботит в основном вопрос их
относительной силы в системе, и поэтому они заняты поиском возможности обмануть
друг друга. Так или иначе, они хотят, чтобы их соперники теряли силу и влияние,
и неизменно делают все, чтобы ускорить этот процесс и добиться максимально
негативных для соперника результатов. Другими словами, государства не задаются
вопросом, какое распределение силы наилучшим образом способствует стабильности,
чтобы затем приложить максимум усилий для создания и поддержания такого
стабильного порядка. Вместо этого каждая страна преследует более узкую цель –
добиться максимального превосходства над потенциальными противниками. А
международный порядок, который в итоге устанавливается, – это всего лишь
побочный продукт подобного рода соперничества.
Рассмотрим, например, происхождение порядка, установившегося в период
холодной войны. Ни одно государство не намеревалось его создавать. Фактически и
США, и Советский Союз изо всех сил стремились в первые годы холодной войны
подорвать позиции другой державы в Европе, что положило бы конец биполярному
порядку на континенте. Превосходная стабильная система, которая возникла в
Европе в конце 1940-х, стала ненамеренным следствием интенсивного соперничества
между сверхдержавами.
Больше того, даже если бы американцы и западноевропейцы хотели помочь
Советскому Союзу сохранить статус сверхдержавы, вовсе не очевидно, что они
смогли бы это сделать. СССР уходит из Восточной Европы и сокращает свои
Вооруженные силы прежде всего потому, что его экономика испытывает огромные
трудности. В Советском Союзе не знают, как исправить положение дел в экономике,
а западные правительства мало чем могут тут помочь. Запад может и должен
избегать причинения злонамеренного вреда советской экономике, но в настоящий
переломный момент трудно понять, каким образом Запад мог бы серьезным и
позитивным образом повлиять на ситуацию.
Тот факт, что Запад не способен удержать ситуацию в состоянии холодной войны,
не означает, что США не должны пытаться сохранить нынешний порядок. Соединенным
Штатам необходимо сделать все возможное, чтобы избежать полного взаимного вывода
войск из Европы. Так, на переговорах по контролю над обычными вооружениями
американцы должны стремиться добиться крупного взаимного сокращения сил, но им
не следует ставить себе целью полный взаимный вывод. Возможно, Советский Союз
все же выберет вариант полного ухода. Если такое случится, Соединенные Штаты
мало что могут сделать, чтобы помешать этому.
Если же полный вывод советских войск из Восточной Европы окажется неизбежным,
перед Западом встанет вопрос, как поддерживать мир в многополярной Европе. Ниже
предлагаются три рекомендации относительно того, какой политический курс надо
проводить в отношении Европы.
Первая рекомендация. США должны поощрять ограниченное и тщательно управляемое
распространение ядерного оружия в Европе. Лучший способ избежать войны на
континенте после холодной войны – ядерное сдерживание. Отсюда следует, что
распространение ядерного оружия в определенной степени необходимо, чтобы
компенсировать вывод советского и американского ядерных арсеналов из Центральной
Европы. В идеале, как я уже упоминал, ядерное оружие должно быть у Германии, но
ни у какого другого государства.
Вторая рекомендация. Великобритании и Соединенным Штатам, наряду с
европейскими странами, придется противостоять любому новому агрессору активно и
эффективно, с тем чтобы уравновесить процесс объединения стран и взаимного
устрашения, который неизбежно начнется в Европе после холодной войны. Однако
установление баланса в многополярной системе затрудняется либо из-за
географического фактора, либо из-за проблем с координацией действий.
Великобритания и США, будучи физически отделены от европейского континента,
могут посчитать, что они не особенно заинтересованы в развитии событий там. Это
означало бы отказ от обязательств и, что более важно, отказ от своих интересов в
Европе.
Обе эти державы не сумели противодействовать Германии в периоды,
предшествовавшие двум мировым войнам, и тем самым повысили степень вероятности
развязывания этих войн. Для мира в Европе весьма существенно, чтобы
Великобритания и Соединенные Штаты не повторили ошибки прошлого.
Оба этих государства должны поддерживать вооруженные силы, которые можно
развернуть против тех континентальных стран, от которых исходит угроза миру. Для
этого они должны будут убедить своих граждан одобрить политику продолжения
выполнения обязательств в Европе. Сейчас сделать это будет труднее, чем в
прошлом, потому что главной причиной продолжения курса на дальнейшее выполнение
этих обязательств будет не предотвращение грядущей гегемонии, а сохранение мира;
необходимость предотвращения гегемонии объяснить общественности легче. Больше
того, согласно этой рекомендации, Великобритания и США должны взять на себя
решение непривычной задачи, учитывая то, что государствам по их природе присуще
уделять основное внимание максимальному увеличению относительной силы, а отнюдь
не укреплению стабильности.
Тем не менее британцы и американцы реально заинтересованы в мире, особенно
из-за риска широкомасштабного использования ядерного оружия в будущей
европейской войне. По этой причине правительствам обеих стран следует убедить
общественность признать эту заинтересованность и поддержать политику,
направленную на ее поддержку.
Советский Союз может в конце концов вернуться к
своей прежней политике экспансионизма и угрожать нарушением status quo. Если
такое случится, мы вновь возвратимся к холодной войне. Однако, если СССР будет
придерживаться политики сохранения status quo, его мощь могла бы сыграть важную
роль в противодействии Германии и в поддержании порядка в Восточной Европе.
Важно, чтобы в тех случаях, когда Советский Союз действует как уравновешивающая
сила, Соединенные Штаты сотрудничали бы со своим бывшим противником и не
допускали бы проявлений недоверия как пережитка холодной войны.
Третья рекомендация. Необходимы совместные усилия для того, чтобы не
допускать проявлений гипернационализма, особенно в Восточной Европе. В период
холодной войны национализм удавалось сдерживать, но он может проявиться, как
только советские и американские войска покинут центр Европы. Если национализм не
обуздать, он станет причиной беспорядков. Честное преподавание истории своей
страны особенно важно, поскольку ложная, шовинистическая интерпретация истории –
основное средство распространения гипернационализма. Страны, в которых история
преподается в искаженном виде, когда политика собственного государства
оправдывается и само государство возвеличивается, нужно открыто критиковать и
подвергать санкциям.
Выполнение любой из перечисленных задач будет нелегким делом. Собственно
говоря, я не предполагаю, что этим рекомендациям будут следовать; большая часть
из них идет вразрез с превалирующими настроениями и общественным мнением в
Америке и Европе, а также с сутью поведения государств. Даже если данные
рекомендации будут выполняться, это не сможет гарантировать мир в Европе. Если
холодная война действительно осталась в прошлом, тогда вряд ли в ближайшие
десятилетия можно надеяться на стабильность, которая царила в Европе последние
45 лет.
От редактора
Статья Джона Миршеймера была опубликована в августе 1990 года, ровно в
середине отрезка между двумя историческими событиями. Почти годом раньше –
осенью 1989-го – рухнула Берлинская стена, что знаменовало конец «советского
блока» в Европе. А еще через год – летом 1991-го – по сути, прекратил свое
существование Советский Союз, хотя до юридического оформления этого факта прошла
еще пара месяцев.
В возбужденной атмосфере судьбоносных перемен, когда казалось, что мировая
политика пойдет отныне по какой-то иной, чем раньше, траектории, сумрачный
реализм Миршеймера представлялся несвоевременным и неоправданным.
Спустя почти два десятилетия приходится признать, что предостережения
чикагского профессора ближе к реальности XXI столетия, чем предчувствие «новой
эры», о котором говорили его тогдашние оппоненты. Мир действительно оказался
куда менее стабильным и предсказуемым, чем в годы холодной войны.
К счастью, не все из того, что ожидал Джон Миршеймер, осуществилось. Так,
вопреки его опасениям, объединенная Германия не стала источником реваншизма и
великодержавных амбиций. Будучи последовательным реалистом, то есть
представителем школы, которая считает национальное государство исключительным
субъектом международных отношений, Миршеймер не верил в феномен Европейского
союза. Между тем это надгосударственное объединение с уникальной политической
культурой действительно изменило атмосферу Старого Света, скорректировав
поведение государств.
По той же причине не осуществились сценарии ядерной гонки в Европе, однако в
более широком контексте они реализованы. Ядерное оружие действительно
расползается по планете, превратившись и в средство защиты суверенитета, и в
атрибут особого статуса.
Вообще, то, о чем пишет Миршеймер, воплотилось в жизнь, но не в европейском,
а мировом масштабе. Что, в общем, вполне объяснимо: он все-таки анализировал
эпоху, на протяжении которой большая мировая политика практически исчерпывалась
Европой и евро-атлантическим пространством. А в конце XX – начале XXI столетия
глобальная арена резко расширилась, включив в себя регионы, не игравшие
серьезной самостоятельной роли в предыдущие века. Утрата баланса международной
системы, опасность многополярности как весьма нестабильной модели, конкурентная
и «внеэкономическая» логика поведения государств, рост национализма – все это
наглядно проявилось в прошедшие годы.
Подход Миршеймера противоречит либеральному представлению, которое
доминировало в оценке мирового развития в последние два десятилетия. По его
мнению, достижение экономической рентабельности и процветания – это не
определяющая цель деятельности государства как международного субъекта, таковой
является только обеспечение безопасности. И когда эти две задачи сталкиваются,
политическая всегда берет верх, разрушая, казалось бы, разумные экономические
аргументы. Трудно найти более убедительный пример справедливости подобной точки
зрения, чем политизация энергетики и те страсти, что кипят в Европе вокруг
поставок российских углеводородов.
Автор ставит под сомнение и такую аксиому, как «демократии не воюют друг с
другом». И хотя со времени написания статьи вооруженных конфликтов между
развитыми демократиями не случилось, примечательно, что именно демократии
масштабно применяли военную силу: Югославия, Афганистан, дважды Ирак, не считая
локальных проявлений.
Некоторые моменты статьи Джона Миршеймера
перекликаются с сегодняшними конфликтами. Скажем, ему и в голову не приходило,
что после роспуска Организации Варшавского договора НАТО сохранится, а Москва
это позволит. Для автора само собой разумелось, что с концом идеологического
противостояния его инструменты уйдут в прошлое и придется создавать новые
институты. Скорее всего, рано или поздно так и будет, но прощание с
Североатлантическим альянсом затянулось. Миршеймер ошибся и в том, что США
придется уговаривать не уходить из Европы. Вашингтон не собирается уступать там
позиции, хотя расхождение стратегических горизонтов Старого и Нового Света
весьма заметно.
Ну и, конечно, пророчески звучит следующий пассаж: «Честное преподавание
истории своей страны особенно важно, поскольку ложная, шовинистическая
интерпретация истории – основное средство распространения гипернационализма.
Страны, в которых история преподается в искаженном виде, когда политика
собственного государства оправдывается и само государство возвеличивается,
следует открыто критиковать и подвергать санкциям». Как будто обращено напрямую
к властям государств, возникших на территории бывшего СССР, у которых то
эсэсовцы становятся национальными героями и истинными патриотами, то Сталин
провозглашается «эффективным управленцем».
Статья «Почему мы скоро будем тосковать по холодной войне» создает
благоприятную почву для размышлений именно сегодня, когда всем очевидно: что-то
в мире пошло не так. Конечно, схемы прежней эпохи восстановить невозможно да и
не нужно. Но полезно внимательно взглянуть на то, от чего мы уходили, чтобы
всерьез задуматься, почему мы пришли не туда, куда стремились. >>> Окончание >>>
|
