Андрей Окара: В ОКРЕСТНОСТЯХ НОВОГО
КОНСТАНТИНОПОЛЯ, или восточнохристианская цивилизация перед лицом
новейшего мирового хаосо-порядка
(Начало)
Опубликовано: Okara, Вт., 24/02/2009 - 03:40.
В
условиях общемировой политической турбулентности, в условиях
переформатирования основ мироустройства и возникновения новейшего
миропорядка, в условиях уплотнения социального времени и рождения
будущего в ускоренном режиме, цивилизационная идентичность
представляется не только теоретически значимым концептом, но и самой
что ни на есть практически актуальной проблемой — как в
ценностно-дискурсивном, так и в политическом измерении.
Цивилизация как проблема, возможность и политтехнология
Современная глобальная политическая ситуация свидетельствует, что
именно цивилизационный фундамент является предпочтительной и довольно
эффективной почвой для консолидации стратегических интересов
национальных государств, поскольку именно на цивилизационном уровне
формируется ценностный ряд — особый извод универсальных представлений.
Отрефлексированная принадлежность тех или иных стран к определенной
цивилизационной общности позволяет им преодолевать двойные стандарты во
взаимоотношениях, формировать устойчивые военно-политические и
геоэкономические союзы, выстраивать долгосрочные стратегические
отношения и заниматься иным геополитическим конструированием.
Кроме того, именно в масштабе цивилизационного и мир-системного
анализа может быть порождено новое системное видение будущего и
сформулированы те или иные глобальные миростроительные проекты —
стратегии модернизации и программы долгосрочного развития человечества,
претендующие на универсальность.
Поиск и разработка новых форм и форматов наднациональной
коллективной идентичности — одна из важных задач политики, дипломатии,
а также социальной философии и иных социогуманитарных наук.
Глобализация умаляет значение политических институтов и форм
мироустройства эпохи Большого Модерна, уменьшает роль национальных
государств, универсальных идеологий, международного публичного права,
ООН как системы глобальной безопасности; на первый план в международных
отношениях выдвигаются государства-системы (США, ЕС, Китай),
международные организации, военно-политические союзы, транснациональные
корпорации, неформальные субъекты управления.
В основе цивилизационной идентичности лежат прежде всего культурные,
религиозные, экзистенциальные, трансцендентные ценности и
представления, которые в контексте эпохи Модерна не рассматривались в
качестве приоритетных. Так же и цивилизационные общности не
рассматривались в качестве консолидированных и влиятельных субъектов
международной политики. Поэтому постепенное завершение Модерна и
размывание его ценностей в конечном итоге в последние полтора
десятилетия привело к актуализации цивилизационного дискурса — усилению
внимания к цивилизационной идентичности, распространению аналитической
матрицы «столкновения цивилизаций». В социогуманитарных науках
цивилизационный подход вытеснил марксистский стадиальный анализ; всё
больше распространяется мнение, что он способен не только эффективно
описывать текущие процессы мировой политики, но и моделировать будущие
катастрофы — вплоть до мировой войны.
Россия, Украина, Беларусь и иные культурно родственные страны в
настоящий момент находятся на модернизационном и цивилизационном
раздорожье — пребывают в состоянии поиска своего места в мире
настоящего и будущего, поэтому актуальность цивилизационного
самоосознания для них крайне велика.
Ниже мы попытаемся комплексно проанализировать
культурно-цивилизационные особенности стран восточнохристианского
ареала и смоделировать варианты эффективного развития в условиях
глобальной социально-политической турбулентности.
Для этого необходимо:
— определить, что есть цивилизация в современном научном и политическом понимании;
— указать признаки, по которым производится идентификация реально существующей общности как цивилизации;
— выявить актуальный дискурс цивилизационной идентичности в современном
культурно-политическом сознании и социогуманитарных науках.
А также применительно к восточнохристианской цивилизации следует:
— описать ее конституирующие признаки и географический ареал распространения;
— обозначить люфт возможностей и пределы осуществления модернизационных и постмодернизационных проектов;
— выявить ее конкурентные преимущества и слабые стороны;
— описать ее ресурсы «мягкой власти»;
— смоделировать возможные продуктивные геополитические и
геоэкономические проекции восточнохристианской цивилизационной
идентичности.
Разумеется, подобного рода исследования особо нуждаются в
максимальном освобождении от культурных, идеологических, этнических,
религиозно-конфессиональных, мифогенных, мессианских, утопических
пристрастий самих исследователей, иначе аналитический дискурс рискует
оказаться заложником апологетики, скепсиса либо уничижительной критики.
Цивилизационная проблематика остро нуждается в переведении из
категории мировоззренческого, догматического и мифологического знания в
категорию знания социально-теоретического и проектного.
Это тем более актуально, что цивилизационная идентичность на
постсоветском пространстве многими заинтересованными лицами нередко
рассматривается как средство, а не цель и содержание деятельности.
Отсюда попытки использовать ее в качестве манипулятивной политической
технологии, направленной на решение утилитарных задач; при этом
цивилизационная проблематика и риторика часто служат «прикрытием» для
продвижения тех или иных интересов. В ряде случаев это приводит к
обратному эффекту — ослабляется уровень солидарности и кооперации
внутри восточнохристианского цивилизационного сообщества,
маргинализируется сама цивилизационная тематика.
Цивилизационная идентичность в современном сознании и социогуманитарных науках
Цивилизации являются более устойчивыми ассоциациями, чем империи,
национальные государства и культурно-языковые общности. Цивилизацию
принято рассматривать как самый высокий уровень культурно-ценностной
консолидации; однако следует отметить, что цивилизация — это не
застывший во времени «культурно-исторический тип», а живой процесс. В
современных социогуманитарных науках нет единого общепризнанного
подхода к пониманию этого феномена, нет универсальной методологии для
его описания, нет определения, способного удовлетворить хотя бы
половину исследователей, нет даже консенсуса по поводу того, уместно ли
говорить о цивилизации в единственном числе или о цивилизациях во
множественном.
Можно выделить четыре основные направления в истолковании сущности цивилизации и в употреблении этого понятия.
Во-первых, идущее от французского Просвещения понимание
«цивилизации» со знаком «плюс» — как буржуазности, городского способа
жизни, образованности; она противопоставляется первобытной дикости,
варварству и «нецивилизованности».
Во-вторых, характерное для немецкой научной и философской традиции
понимание со знаком «минус»: «цивилизация» — это результат неизбежного
вырождения и смерти культуры, это вытеснение искусственной реальностью
органического и творческого начала.
В-третьих, понимание «цивилизации» по аналогии с
общественно-политической формацией — как этап в развитии человечества,
выделенный по критерию основного социального конфликта. Элвин Тоффлер в
теории «трех волн» обуславливает последовательную смену аграрной,
индустриальной и сверхиндустриальной (постиндустриальной,
информационной) цивилизаций развитием технического прогресса, а не
производственных сил и производственных отношений, как в марксизме.
В-четвертых, популярное в англосаксонской литературе понимание
«цивилизации» как культуры, точнее, как локальной общности
(«историко-культурного типа», «метакультуры»), отличающейся от иных
аналогичных общностей по ценностным, религиозным, языковым и иным
значимым параметрам. Эта линия интеллектуальной преемственности
развивается полтора столетия в трудах Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера,
П. Сорокина, А. Тойнби, Ф. Броделя, С. Хантингтона и др.
В таких достаточно разных перечисленных подходах к пониманию и
определению цивилизации есть общая установка, заданная идеологией
Просвещения (именно из недр этой эпохи и родилось само слово):
цивилизация (будь то локальная общность, будь то состояние общества) —
это достаточно сложно организованная реальность, стремящаяся к универсальности.
В нашем исследовании речь идет о цивилизациях как локальных
общностях, выстроенных вокруг общих ценностей. Если в традиционном
обществе отождествление цивилизации и религиозной общности еще может
быть как-то оправдано, то в современном мире цивилизационная
идентичность не тождественна ни религиозно-конфессиональной, ни
культурной, ни этнической, ни расовой, ни языковой идентичностям, хотя
эти и иные факторы участвуют в ее создании.
Фернан Бродель попытался посмотреть на феномен одновременно с точки
зрения различных наук: в его понимании цивилизация — это и
геокультурное пространство, и общественная формация, и экономический
уклад, и коллективное мышление.
Питирим Сорокин отмечает, что большинство цивилизаций — это не столько
«культурные системы», сколько крупные «социальные общности» (социальные
системы), сложившиеся на основе центрального ядра, состоящего из
культурных смыслов, ценностей и норм или интересов, которые и служат
причиной, целью и основой организации и функционирования этих общностей.
Шмуэль Эйзенштадт определяет цивилизацию как историческую серию
попыток сконструировать общественную жизнь в соответствии с
онтологическим видением, которое соединяет концептуальные представления
о космосе, поту- и посюсторонней реальности, с регуляцией основных сфер
общественной жизни и взаимодействия между политикой, авторитетом,
экономикой, семейной жизнью.
Следует отметить, что цивилизационная идентичность — это не просто
раз и навсегда данные количественные характеристики той или иной
социальной общности, это качественное измерение, подверженное
трансформации во времени — усилению, ослаблению, изменению. Поэтому
главный критерий цивилизации — это наличие определенного набора трансцендентных представлений о бытии, об абсолютной реальности, о времени, вечности, смысле существования и т.д. Ключевой момент в определении сущности той или иной цивилизации — исследование ее «сакральной вертикали»,
то есть, по определению В.Л. Цымбурского, религиозных или
идеологических представлений, соотносящих культурную, геополитическую и
социальную практику с Абсолютом, с высшей трансцендентной реальностью.
В эпоху позднего Модерна, когда фундаментальная наднациональная
идентичность определялась идеологическими и геополитическими факторами,
цивилизационная идентичность находилась на периферии общественного
сознания — к ней можно было относиться как к организму — объективно
существующей данности. Но в новую эпоху, когда она приобрела
первостепенное значение, ее можно рассматривать с точки зрения
конструктивистской методологии — как большое «воображаемое сообщество»
— по аналоги с известной теорией нации Бенедикта Андерсена. Такое
сообщество считается воображаемым, потому что его представители никогда
не будут иметь никакого понятия об абсолютном большинстве иных его
представителей, но в сознании каждого из них будет жить представление об их сопричастности.
Но пределы конструирования цивилизационных сообществ крайне узки —
на пустом месте их сконструировать невозможно. Но там, где предпосылки
действительно существуют, их можно подкорректировать — развить,
акцентировать, подкорректировать, заглушить.
Таким образом, современную цивилизацию можно определить как
процесс по поддержанию универсальной картины мира, наднациональной
идентичности и жизненного порядка у локализованной социальной общности
на основе общих трансцендентных ценностей и эмпирических представлений,
а также культурных и социальных практик.
Сложнее всего выявить «сакральную вертикаль» западной
(западнохристианской) цивилизации, поскольку Запад в течение последних
веков наиболее последовательно претендовал на универсальный статус и
являлся главным «локомотивом» проекта «Модерн». Именно в западной
цивилизации произошла подмена трансцендентного и непостигаемого
Абсолюта Разумом как высшей ценностью, что, в свою очередь, привело
если не к уничтожению, то к размыванию «сакральной вертикали». В
результате, в контексте западной цивилизации религиозные ценности
утратили свое потустороннее измерение, а сугубо секулярные
идеологические ценности свободы, демократии, прогресса, рациональности,
защиты частной собственности, верховенства права, разделения властей,
прав человека приобрели универсальный характер и почти религиозный
статус.
В условиях восточнохристианской цивилизации право, правовое
государство, гражданское общество, права человека, идея развития и
прогресса также являются несомненными социальными ценностями, однако
ценностями инструментальными — в отличие от западной цивилизации, где
они стали объектами поклонения. Хотя в культурах и философских
традициях православных стран оригинальная социально-философская и
философско-правовая тематика занимает меньшее место, чем на Западе.
Идеологические и политические попытки концептуализировать
«самобытность» и «оригинальность» восточнохристианской идентичности
путем отказа от права, правового государства, гражданского общества и
иных ценностей и институтов Модерна ведут к архаизации и глобальному
проигрышу.
По-видимому, создание по-настоящему оригинальных социальных доктрин на
основе ценностей восточнохристианской цивилизации — важная задача
будущего, поскольку от ее решения зависит уровень развития общественных
отношений. Но, разумеется, слепое копирование западных институтов и
отношений в Восточной Европе не приносит ожидаемого эффекта.
Цивилизация «русская», «российская», «славянская» или «восточнохристианская»?
Кризис Большого Модерна и его ценностей актуализирует в общественном
и политическом сознании проблему восстановления «сакральных
вертикалей», пробуждения и усиления цивилизационных идентичностей.
Самуэль Хантингтон, чья концепция «столкновения цивилизаций» оказалась
чрезвычайно созвучной кризису институтов и ценностей Модерна, а потому
и востребованной, выделяет в современном мире восемь больших
цивилизаций: синскую (китайскую), японскую, индуистскую, исламскую,
православную, западную, латиноамериканскую и африканскуюПри
всём схематизме такого деления и спорности вопроса о том, являются ли
Западная Европа, Северная Америка и Южная Америка отдельными
цивилизациями либо тремя субцивилизациями единой западной цивилизации,
согласимся с выделением восточнохристианской цивилизации именно как
отдельной цивилизации, а не субцивилизации Запада или «единой Европы»,
как это часто происходит в российской социогуманитарной мысли.
Одним из концептуальных вопросов является адекватное именование
восточнохристианской цивилизации, поскольку неадекватное именование
размывает критерии цивилизационного дискурса, подменяя его этническим,
геополитическим, религиозным.
Следует подчеркнуть, что говорить о «православной» цивилизации не
совсем точно по трем причинам. Во-первых, в словосочетании
«православная цивилизация» происходит отождествление цивилизации и
конфессионального пространства — цивилизация ошибочно приравнивается к
религии. Во-вторых, восточное христианство не сводится лишь к
православию — не все восточные христиане являются православными:
абсолютное большинство армян — монофизиты, часть украинцев-галичан и
румын — греко-католики, часть великорусов — старообрядцы, однако все
они принадлежат к восточнохристианскому культурному и цивилизационному
ареалу. В свою очередь, принадлежность к нему белорусов-римокатоликов
вызывает дискуссии. В-третьих, относящиеся к этой традиции страны
являются секулярными, «сакральная вертикаль», связывающая
социально-политическую практику с трансцендентной реальностью, в них
всё-таки надломлена, церковь отделена от государства и не играет
определяющей, а нередко и вообще сколь-нибудь заметной роли в жизни
обществ (за исключением Греции), поэтому точнее было бы говорить не о
«православном», а о «пост-православном» сообществе. Оптимальным и
корректным представляется определение цивилизационной общности как
«восточнохристианской» или «восточноевропейской».
В социогуманитарной науке и политической публицистике существует
несколько различных подходов к интерпретации цивилизационной
идентичности России. Ряд авторов считает Россию
государством-цивилизацией, подобным Китаю, Индии и Японии, и ведут речь
о «российской» либо «русской» цивилизации. Иные, не отождествляющие
цивилизационную общность и страну, говорят о «православной»,
«славяно-православной», «советской», «славянской»,
«восточнославянской», «евразийской» цивилизациях, о «русском міре».
Аналогично, в исследованиях украинских авторов можно встретить
упоминание об «украинской» цивилизации, у сербских и хорватских авторов
нередко речь идет о «югославской» или о «балканской» цивилизациях.
Однако в этих случаях за критерий берутся отдельные признаки —
конфессиональный, этнокультурный, языковой, геополитический.
Россию в современных границах (Российскую Федерацию) в
цивилизационном отношении следует рассматривать как одно из ядер
восточнохристианской цивилизации и как одну из ее ключевых стран и, где
имеются вкрапления исламской и буддийской цивилизаций, а также
территории с неустойчивой восточнохристианской идентичностью (Сибирь и
Дальний Восток).
Выделение именно восточнохристианской цивилизации в идеале снимает и
актуальный для каждой из православных стран болезненный вопрос о ее
принадлежности / непринадлежности к Западу / Востоку. В национальном
самосознании разных стран этот вопрос формулируется примерно следующим
образом.
Что есть Россия: «самая восточная часть Запада» или «самая западная часть Востока»?
Что есть Украина: «форпост Западной Европы на Востоке» или «юго-западная линия обороны Востока от Запада»?
Что есть Беларусь: «polskie kresy wschodnie» или «западные губернии России»?
Что есть Греция: «не-совсем-Запад» или «прародина Европы»?
Что есть Сербия: «изгой Запада», «Европа третьего сорта» или «балканский Восток»?
Эти и подобные вопросы являются определяющими для самосознания
православных стран, поскольку в них фиксируется образ Запада, Западной
Европы как «значимого Другого», в диалоге с которым определяются
параметры собственной идентичности. В них также фиксируется и
представление о собственной ущербности и отсталости — в сравнении с
Западом.
Восточнохристианская цивилизация не есть Запад — в том смысле, в
котором им является западнохристианская цивилизация, и не есть Восток —
в том смысле, в котором им являются исламская и иные цивилизации Азии.
Но, тем не менее, и восточнохристианская, и западнохристианская
цивилизации произрастают из одного корня — из античной греко-римской
цивилизации. Как отмечает В.М. Межуев, Рим сделал главную ставку на
рационально-правовые формы организации общественной жизни, которые
можно определить как «всемирное гражданство» и «мировое гражданское
общество» .
Античный универсализм был заложен и в одну, и в другую цивилизационные
матрицы. Христианство добавило в каждую из них еще и духовный
универсализм.
Однако если универсализм западной цивилизации стал, начиная с
XV–XVII веков, основой проекта «Модерн», то универсализм
восточнохристианской цивилизации реализовался в Византийской империи и
затем в достаточно причудливых формах в Советском Союзе. К
основополагающим признакам универсализма следует причислить и идею развития, у которой также два источника: античность и христианство.
Так что на данный момент универсализм, проекты будущего, которые
хотелось бы реализовать и вовлечь в него всё человечество, претензии на
универсальность и общезначимость тех социальных инноваций, которые
способны породить православные страны, — это ресурс возможностей
восточнохристианского мира, которым, правда, пока не особо спешат
воспользоваться.
Принципиально важным является вопрос о месте СССР в истории развития
восточнохристианской цивилизации. Советский Союз, политический и
геополитический продолжатель Российской империи, можно определить
шпенглеровским термином «псевдоморфоза» восточнохристианской
цивилизации, под которым понимается несовпадение внешней культурной
формы и ее глубинного содержания. Октябрьскую революцию 1917 года и
установившийся после нее большевистский режим допустимо
интерпретировать как аналог западной Реформации. В новом
коммунистическом культе в «перевернутом» виде воспроизводились основные
христианские ритуалы, эсхатология «светлого будущего», «рая на земле»,
а мессианство Третьего Интернационала вполне сравнимо с третьеримским.
Примечательно, что после Второй мировой войны Советский Союз
целенаправленно включил в орбиту своего геополитического и
идеологического влияния — в «социалистический блок» — все страны
восточнохристианского ареала, за исключением Греции и Кипра,
интегрировать которые не удалось по стечению ряда обстоятельств.
В общемировом контексте тема цивилизационной идентичности,
концептуализированная Хантингтоном как «столкновение цивилизаций»,
фактически была использована США для легитимации собственного статуса
как «единственной мировой сверхдержавы». Трагедия с террористической
атакой на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года,
интерпретированная сквозь призму этой концепции, стала политическим
основанием для американских «контртеррористических» операций в разных
точках Земли, для войн США в Афганистане и Ираке, а также для повышения
привлекательности западной цивилизации и вовлечения постсоветских и
посткоммунистических стран в орбиту американского влияния. По большому
счету, концепцию Хантингтона в вульгаризированном виде,
растиражированную в масштабе общемирового информационного пространства,
можно рассматривать как «когнитивное оружие» — инструмент американской
«мягкой власти», пропагандистскую спецоперацию, «мыслевирус»,
исказивший картину реальности. При этом сам Хантингтон, отстаивающий в
духе мультикультурализма принцип множественности локальных цивилизаций,
статусом универсальной наделяет лишь западную цивилизацию. В его
концепции Запад не только узурпирует морально-нравственное и
социально-политическое содержание современности, но и получает санкцию
на «коррекцию реальности». Характерно, что именно односторонние
действия США и НАТО против Югославии весной 1999 года зафиксировали в
общественном сознании матрицу «столкновения цивилизаций» и
актуализировали ощущение цивилизационной солидарности в
восточнохристиаском мире, подтолкнули к осмыслению себя самих в
качестве общности. >>> Продолжение >>>
Источник: http://strateger.net/Andrej-Okara_V_okrestnostyax_novogo_Konstantinopolya
|