На посольском заседании СРН, прошедшем 8 декабря 2010 года в Брюсселе, стороны обсудили вопросы, касающиеся реализации лиссабонских договоренностей, и учредили совместную рабочую группу из экспертов, которой поручено приступить к анализу возможностей сотрудничества России и НАТО по созданию ЕвроПРО.

Эта рабочая группа, собравшись 16 декабря 2010 года в Брюсселе, провела первые консультации. Они носили конфиденциальный характер, и сказать что-либо конкретное об их результатах не представляется возможным. Очевидно одно: перед экспертами стоит сложнейшая задача – сблизить подходы сторон к выстраиванию совместной ПРО, которые пока весьма разнятся.

Камни преткновения

Выскажу свое видение в отношении тех очевидных, как мне представляется, проблем, наличие которых препятствует конструктивному сотрудничеству России и НАТО по созданию совместной ПРО.

Первая проблема – расхождение сторон в оценках ракетных угроз.

Консультации по вопросам ракетных угроз ведутся не только в рамках СРН, но и в формате Россия – США. Причем российско-американские консультации по ракетным угрозам ведутся на двух уровнях. Политические аспекты обсуждаются в Президентской комиссии, в составе которой образована рабочая группа по контролю над вооружениями и международной безопасности. Возглавляют эту рабочую группу заместитель министра иностранных дел России С. А. Рябков и старший заместитель государственного секретаря США Э. Таушер. Военно-технические аспекты отнесены к ведению двусторонней рабочей группы в сфере обороны, которую возглавляют министр обороны России А. Э. Сердюков и министр обороны США Р. Гейтс.

Пока сторонам не удается достигнуть должного взаимопонимания в подходах к оценкам ракетных угроз. В частности, по мнению российской стороны, США и НАТО в целом преувеличивают степень иранской ракетной угрозы, а также опасность ракетных атак со стороны других так называемых стран-изгоев. Здесь уместно заметить, что расхождение сторон в оценках ракетных угроз было зафиксировано и в принятом на лиссабонском саммите Россия – НАТО ключевом политическом документе – «Совместном обзоре общих вызовов безопасности XXI века». (По всем другим указанным в этом документе вызовам стороны констатировали полное совпадение позиций.)

На оценку степени ракетных угроз, безусловно, оказывают влияние многие факторы, к числу которых относится и такой, как стремление той или иной стороны избежать при этом нежелательной конфликтности с определенными странами. Но в данном случае, как представляется, в основе расхождений сторон все же превалирует их разный методологический подход к оценкам ракетных угроз. Россия исходит из того, что Иран и другие страны-изгои не имеют намерения атаковать ни ее, ни Европу, ни США и их союзников в других регионах земного шара да к тому же и не обладают для этого необходимым ракетным потенциалом. США и другие члены НАТО ориентируются на то, что страны-изгои стремительно наращивают свой ракетный потенциал и уже сейчас обладают возможностями по нанесению ракетного удара по находящимся вблизи от них странам – членам НАТО и таким американским союзникам, как Израиль, Южная Корея и Япония, а в обозримой перспективе эти возможности существенно расширятся.

Представляется, что при оценках ракетных угроз следует учитывать прежде всего возможности потенциальных агрессоров, к числу которых относятся страны с иррациональными политическими режимами, обладающие ракетным потенциалом, а не только намерения руководства этих государств. Последние, как свидетельствует история, имеют склонность к крутым разворотам аж на 180 градусов, причем в одночасье.

Есть ли надежда на сближение подходов России и НАТО к оценкам ракетных угроз? Как мне видится, определенный шанс существует, поскольку обе стороны признают тот непреложный факт, что опасность ракетного распространения увеличивается. И Россия, как отметил президент РФ Д. А. Медведев в своем ноябрьском 2010 года Послании Федеральному собранию, готова совместно с заинтересованными государствами работать над укреплением механизмов противодействия ракетному расползанию.

Вторая проблема – равноправное участие сторон в построении ЕвроПРО.

До недавнего времени США и другие страны – члены НАТО рассматривали участие России в построении совместной ПРО как вовлечение ее в проект ПРО НАТО, который реализуется по лекалам Вашингтона. С таким подходом Москва не согласилась. На лиссабонском саммите президент РФ Д. А. Медведев твердо и однозначно заявил, что участие России в проекте ЕвроПРО может быть только равноправным. Он сказал буквально следующее: «Либо мы полноценно участвуем (в создании ЕвроПРО. – В. Е.), обмениваемся информацией, отвечаем за решение тех или иных проблем, или же мы не участвуем вовсе».

Воспримут ли такой российский подход в Вашингтоне и Брюсселе, сказать ныне трудно. Но позиция России четко обозначена, и не учитывать ее невозможно, если Североатлантический альянс все же намерен обеспечивать противоракетную защиту Западной и Центральной Европы при сотрудничестве с Россией.

Третья проблема – разные подходы России и НАТО к принципам построения ЕвроПРО и ее архитектуре.

Россия предлагает секторальный принцип построения ЕвроПРО с разделением ответственности сторон за прикрытие того или иного ракетоопасного направления. При этом речь идет о том, чтобы Россия и НАТО создали единый периметр противоракетной защиты Европы с элементами, ориентированными вовне. Суть этой российской инициативы, выдвинутой президентом Д. А. Медведевым в Лиссабоне, в упрощенном виде можно изложить так. Россия готова сбить любую ракету, которая полетит в направлении Западной либо Центральной Европы через российскую территорию или российский сектор ответственности, который может охватывать и другие европейские страны Содружества Независимых Государств, являющихся участницами Единой системы ПВО СНГ. В равной степени НАТО должно взять на себя аналогичные обязательства по своему сектору ЕвроПРО, который будет прикрывать входящие в Североатлантический альянс страны: если кто-то нанесет ракетный удар по России или другим европейским странам – участницам СНГ через Западную либо Центральную Европу, то все атакующие их ракеты должны быть сбиты средствами НАТО.

В Брюсселе подходы к построению ЕвроПРО другие. Там настаивают, что НАТО будет создавать свою региональную ПРО, причем не по границам Европы, а эшелонированную, а Россия пусть создает свою ПРО, и потом эти системы будут взаимодействовать для парирования ракетных угроз. При таком натовском подходе у российского руководства вполне резонно возникает вопрос: против кого будет направлена региональная эшелонированная ПРО НАТО и не обретет ли она облик, который будет покушаться на сектор действия российских стратегических ядерных сил, в результате чего может нарушиться сложившийся ядерный баланс между Россией и США?

Чем же обусловлены столь разные подходы России и НАТО к построению ЕвроПРО? Как представляется, здесь главным фактором является дефицит доверия сторон друг к другу в отношении их намерений, который, к большому сожалению, сохранился со времен холодной войны.

Это четвертая проблема, не преодолев которую невозможно выстроить совместно противоракетную защиту Европы.

Было бы утопией рассчитывать, что эту проблему можно разрешить каким-то разовым политическим актом. Хотя интересы сторон в парировании общих вызовов безопасности XXI века, как было уже отмечено, и совпадают во многом, но противоречия, причем в ряде случаев существенные, остаются. И как показали два десятилетия, прошедшие после окончания холодной войны, завышенные ожидания при выстраивании стратегического партнерства между Россией и США, Россией и НАТО содержат деструктивный потенциал: когда эти ожидания не сбываются, неизбежно наступает резкое охлаждение отношений, которое нередко сопровождается конфронтацией, принимающей в ряде случаев острую форму.

Поскольку Россия и страны – члены НАТО ныне не союзники, а всего лишь партнеры по СРН и это партнерство все еще хрупкое и неустойчивое, реализовать на практике предложенную Москвой модель ЕвроПРО, как представляется, вряд ли возможно. Эта модель ПРО обретет право на жизнь только тогда, когда все участвующие в ее построении страны установят союзнические отношения. А для этого время еще не наступило. С другой стороны, полное отвержение НАТО российской инициативы построения секторальной ПРО похоронит проект ЕвроПРО, что не отвечает интересам ни НАТО, ни России да и сохранению в мире стратегической стабильности. Поэтому сторонам следует искать компромиссы.

Исходя из достигнутого на сегодня уровня доверия сторон друг к другу реализуемым на практике представляется следующий подход к построению ЕвроПРО. Ее объединяющим элементом должна стать совместная разведывательно-информационная система, включающая интегрированные средства наблюдения и анализа. Это радары и другие сенсоры, информация с которых поступает для анализа в совместный центр обмена данными и предупреждения о ракетном нападении, а также – независимо – на пункты управления огневыми средствами двух самодостаточных систем ПРО НАТО и ПРО России (в перспективе вполне возможно, что ПРО России обретет облик ПРО СНГ). Причем таких совместных центров может быть не один, а, например, два, как в 2007 году предложил тогдашний президент России В. В. Путин: один – в Москве, другой – в Брюсселе. Это снимет озабоченность, которая может возникнуть у одной из сторон, если единственный центр обмена данными появится на территории другой стороны, например в Москве, как это предусматривал меморандум 2000 года, подписанный президентами России и США В. В. Путиным и Б. Клинтоном. (Срок действия этого меморандума истек в июне 2010 года, и это событие осталось вне должного внимания международного сообщества.)

Что касается решения о применении огневых средств ПРО, то его каждая сторона принимает исходя из собственной оценки складывающейся ситуации и будет действовать самостоятельно, но в рамках заблаговременно достигнутой договоренности о разграничении зон ответственности за противоракетную защиту стран Европы, чтобы, во-первых, избежать возможных «дыр» в противоракетном «зонтике», а во-вторых, – ненужного дублирования (стрельбы по одной цели).

Вполне очевидно, что при таком построении ЕвроПРО пресловутая проблема «двойного ключа» запуска противоракет отпадает сама по себе.

Таким образом, предлагаемая модель построения ЕвроПРО не будет требовать отказа от национального контроля и применения по принципу «двойного ключа», но будет мультиплицировать возможности каждой из сторон по решению задач противоракетной защиты.

Важно также, что такой подход к построению ЕвроПРО, которая по существу приобретет облик сопряженной противоракетной системы, в дальнейшем по мере возрастания уровня доверия между сторонами, что, впрочем, возможно только в условиях, когда есть практическое взаимодействие, вполне способен трансформировать эту систему в полноценную совместную ПРО. Если это случится, то приоритет ядерного баланса и в целом ядерного сдерживания, который сегодня все еще превалирует в отношениях России и НАТО, по меньшей мере отодвинется в их военной политике на задворки, а то и вообще утратит свою значимость.

Пятая проблема – обеспечение технологической совместимости интегрируемых средств наблюдения и анализа разведывательно-информационной системы создаваемой ЕвроПРО, а в перспективе и средств наведения и поражения баллистических ракет.

Эта проблема не новая. В свое время, в 80-х годах, президент США Р. Рейган предлагал поделиться с Советским Союзом технологиями «звездных войн». Но, естественно, в разгар холодной войны это американское предложение нельзя было расценивать как серьезное, оно больше носило пропагандистский характер с присущими ему элементами провокации.

О том, что задача технологической совместимости интегрируемых средств ПРО решаема, свидетельствуют результаты тех нескольких совместных компьютерных командно-штабных учений по ПРО, которые в конце прошлого – начале нынешнего века были проведены Россией и НАТО в рамках похороненного в 2007 году администрацией тогдашнего американского президента Дж. Буша-младшего проекта по созданию совместной ПРО для прикрытия развернутых группировок войск на театре военных действий.

Для того чтобы сегодня взаимный обмен технологиями ПРО между Россией и НАТО стал реальностью, руководителями соответствующих государств должна быть проявлена политическая воля. За примерами ходить далеко не надо. Разве в этом не убеждает подписание между Россией и США Соглашения о сотрудничестве в области мирного использования атомной энергии (Соглашение 123), которое вступило в силу в конце прошлого года только благодаря политической воле Б. Обамы, не позволившего сенату принять блокирующую резолюцию. Другой пример – российско-французское соглашение о постройке для ВМФ РФ четырех современных десантно-вертолетных кораблей-доков «Мистраль». Это соглашение не состоялось бы, если бы президент Франции Н. Саркози не проявил политической воли, когда целый ряд стран из числа членов Североатлантического альянса выступал против участия Франции в этом проекте.

Шестая проблема – необходимость институализации американо-европейского сотрудничества с Россией в обеспечении противоракетной защиты Европы.

Для того чтобы это сотрудничество обрело устойчивый характер, оно должно быть институализировано. В международно-правовом плане это потребует заключения соответствующего соглашения между Россией и НАТО. Речь, конечно, не идет о соглашении по типу Договора по ПРО, подписанного СССР и США в 1972-м и утратившего силу в 2002 году после выхода из него Соединенных Штатов. Это должно быть так называемое исполнительное соглашение, обладающее примерно тем же статусом, что и соглашения по ПРО, которые США заключили с такими странами, как Япония, Израиль, и другими.

Но в этом соглашении представляется обязательным обозначение военно-технических параметров создаваемой ЕвроПРО на основе тех российско-американских протоколов по разграничению стратегической и нестратегической ПРО, которые были подписаны еще в 1997 году. Думается, что настало время, когда эти наработки могут быть наконец-то востребованы.

Почему я заострил внимание на этом аспекте? Ответ прост: ныне вряд ли можно представить, опять же исходя из имеющегося уровня доверия между участниками возможного соглашения по ЕвроПРО, что Россия с одной стороны и США, Великобритания и Франция – с другой смогут сотрудничать в области стратегической ПРО. Ведь они не будут помогать в перехвате межконтинентальных ракет друг друга. Немаловажен здесь и китайский фактор. Если соглашение по сотрудничеству России и НАТО затронуло бы и область защиты от межконтинентальных ракет, то КНР наверняка расценила бы такое соглашение как заговор против себя. (Ныне никакие другие государства не имеют межконтинентальных ракет, и было бы невозможно убедить Пекин, что указанное выше соглашение не направлено против него.) С китайской стороны последовали бы ответные шаги, которые негативно сказались бы на стратегической стабильности. Представляется, что такое легкопрогнозируемое развитие событий не отвечало бы интересам ни России, ни НАТО.

Вместе с тем не следовало бы ставить жирный крест на возможности создания в долгосрочной перспективе поистине глобальной системы ПРО от всех типов ракетных угроз с участием в построении такой системы всех тех государств, которые не заинтересованы в ракетном распространении. Такая ПРО нивелировала бы мотивацию к обладанию ракетными технологиями тех стран, которые намерены из этого извлечь для себя военную выгоду.

Надо держать порох сухим

Какой же вывод можно сделать из всего сказанного выше?

Или Москва и Брюссель пойдут на взаимные компромиссы при разрешении имеющихся проблем и достигнут согласия по совместному построению ЕвроПРО, создав тем самым полноценный механизм позитивного сотрудничества, способного радикально изменить в лучшую сторону правила игры в отношениях России и НАТО и существенно укрепить стратегическую стабильность, или проблема ПРО превратится в источник конфронтации между ними со всеми вытекающими из этого негативными последствиями для выстраивания единого пространства безопасности от Ванкувера до Владивостока. И тогда, как сказал президент РФ Д. А. Медведев при оглашении уже упоминавшегося Послания Федеральному собранию, нам придется принимать решения о размещении новых ударных средств.

Вероятность развития событий по негативному сценарию, к сожалению, достаточно высокая. Наглядное подтверждение этому – резолюция американского сената, которой он 22 декабря 2010 года сопроводил ратификацию нового Договора между РФ и США о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений, подписанному 8 апреля 2010 года (Договор СНВ-3). Особо настораживает содержащаяся в резолюции оговорка, что зафиксированное в преамбуле Договора СНВ-3 положение о взаимосвязи между стратегическими наступательными вооружениями и стратегическими оборонительными вооружениями и возрастающей важности этой взаимосвязи в процессе сокращения стратегических ядерных вооружений не имеет для американской стороны юридической силы.

Такой настрой сената свидетельствует о его стойком непринятии международного права («Америка превыше всего») и нежелании прислушаться к недвусмысленному призыву Москвы проявлять сдержанность в развертывании американской ПРО, который содержится в том заявлении Российской Федерации относительно противоракетной обороны, которым она сопроводила подписание Договора СНВ-3.

Конечно, Москве вряд ли следует делать скоропалительные выводы в отношении намерений американской стороны изменить объявленные планы строительства ПРО, поскольку военную политику США все же определяют президент и его администрация, а не сенат, хотя нельзя не учитывать, что влияние последнего на эту политику значительное. Поэтому России, как говорится, следует держать порох сухим и прежде всего развивать свои стратегические ядерные силы (СЯС) таким образом, чтобы они не только были способны поддерживать ядерный баланс с США до 2020 года (это прогнозируемый срок действия Договора СНВ-3), но и приобрели возможность адекватно реагировать в будущем, после 2020 года, на возможные новые угрозы национальной безопасности.

С учетом сделанного посыла представляется необходимым остановиться на той дискуссии, которая развернулась среди российских экспертов относительно создания новой российской тяжелой жидкостной МБР, призванной заменить существующую тяжелую жидкостную МБР РС-20Б («Воевода»), созданную в советские времена украинским КБ «Южное» в Днепропетровске. (Согласно положениям Договора СНВ-1 термин «тяжелая МБР» означает межконтинентальную баллистическую ракету того или иного типа, у которой стартовый вес превышает 106 000 килограммов или забрасываемый вес более 4350 килограммов.)

Тон дискуссии задало сообщение ИТАР-ТАСС, опубликованное 16 декабря 2010 года. В нем со ссылкой на генерального директора корпорации «Рособщемаш» А. В. Усенкова утверждалось, что в 2009 году российский ракетостроительный комплекс получил задание на разработку новой тяжелой жидкостной МБР шахтного базирования и с тех пор ведутся работы по созданию этой ракеты. Сообщалось также, что новая тяжелая МБР будет иметь разделяющуюся головную часть с 10 ядерными боевыми блоками, каждый индивидуального наведения на цель, и что для этой ракеты не будет проблемой преодоление любых существующих и перспективных систем ПРО как минимум до середины 50-х годов нынешнего столетия.

Спустя четыре дня в дискуссию вступил генеральный конструктор Московского института теплотехники (МИТ) Ю. С. Соломонов. (МИТ является головным разработчиком твердотопливных МБР семейства «Тополь», включая последнюю их модификацию «Ярс», а также новой твердотопливной БРПЛ «Булава».) На прошедшей в Москве 20 декабря 2010 года пресс-конференции Ю. С. Соломонов заявил, что считает нецелесообразной разработку в России тяжелой МБР нового типа. При этом его доводы против создания такой ракеты, как сообщил ИНТЕРФАКС-АВН, свелись к следующим трем утверждениям. Во-первых, разработка тяжелой ракеты нового типа противоречит не только духу действующей договоренности России и США, но и вообще тенденции сокращения вооружений, которая наметилась в мире. Во-вторых, создание ракеты подобного класса к инновациям отнести нельзя. В-третьих, нигде в мире уже не используются компоненты ракетного топлива, которые по сути являются отравляющими веществами.

Вскоре в дискуссию вступили и другие российские эксперты, которые являются специалистами в области стратегических ядерных вооружений. Спектр высказанных ими мнений и оценок весьма широк: от полного неприятия целесообразности разработки в России нового типа тяжелой жидкостной МБР до утверждения, что Россия как минимум опоздала на пять лет с разработкой такой ракеты, а поэтому начавшиеся работы по ее созданию следует всячески форсировать.

Моя оценка в отношении новой российской тяжелой жидкостной МБР, которая ни в коей мере не претендует на истину в последней инстанции, сводится к следующим пяти доводам.

Прежде всего замечу, что разработка Россией нового типа тяжелой МБР не войдет в противоречие с российско-американскими договоренностями по стратегическим наступательным вооружениям. Согласно Договору СНВ-3 (пункт 2 статьи II) каждая сторона имеет право самостоятельно определять состав и структуру своих стратегических наступательных вооружений. И при этом данный договор, как и его предшественник – Договор СНП 2002 года, не накладывает каких-либо ограничений на разработку новых типов МБР, впрочем, как и новых типов БРПЛ и тяжелых бомбардировщиков.

Второй довод – насколько мне известно, формируемое ныне Минобороны России в рамках Государственной программы вооружения на 2011–2020 годы тактико-техническое задание на разработку новой тяжелой жидкостной МБР предусматривает использование инновационных технологий при создании этой ракеты. Поэтому нет оснований сомневаться, что создаваемая тяжелая МБР будет относиться к новому поколению ракетно-ядерного оружия.

Третий довод – применяемая в России технология ампулизации жидкостных баллистических ракет с агрессивными компонентами топлива на сегодня является самой совершенной в мире. Она надежно обеспечивает безопасную эксплуатацию таких МБР даже при более чем трехкратной выработке ими первоначально установленного гарантийного ресурса, как это имеет место с ракетой РС-18.

Четвертый довод – топливо жидкостных баллистических ракет при всей токсичности его компонентов имеет наиболее высокий удельный импульс тяги, что делает такие МБР во многих случаях незаменимыми. В настоящее время помимо России имеют на вооружении жидкостные баллистические ракеты такие страны, как Китай, Индия, Пакистан, КНДР, Иран, и ряд других.

Пятый (последний по порядку, но не по значимости) довод – в России только жидкостная МБР может обладать таким забрасываемым весом, который позволяет сформировать полезную нагрузку, состоящую из боевых блоков повышенной мощности и такого комплекта разнообразных средств преодоления ПРО, который обеспечивает надежный прорыв любой многоэшелонированной противоракетной системы. Создать же в России твердотопливную МБР с приемлемыми массогабаритными характеристиками, которая имела бы забрасываемый вес, потребный для обеспечения надежного прорыва многоэшелонированной ПРО, ни сегодня, ни в обозримой перспективе не представляется возможным. (У самой совершенной из существующих российских твердотопливных МБР забрасываемый вес не превышает 1400 килограммов.)

И самое важное. Для того чтобы российские СЯС обладали способностью адекватного реагирования на возможное развертывание Соединенными Штатами многоуровневой ПРО, состоящей из наземного, морского, воздушного и космического эшелонов, они должны иметь в составе группировки РВСН тяжелую жидкостную МБР нового поколения.

В заключение считаю необходимым заметить, что России, как мне представляется, следует выстраивать свою ядерную политику, ориентируясь не столько на декларируемые намерения «контрпартнеров», сколько на их военные возможности, в том числе и по созданию мощных группировок обычных сил, оснащаемых высокоточным оружием большой дальности. Последнее обстоятельство особо значимо, если начнутся российско-американские переговоры по тактическому ядерному оружию (ТЯО), этому специфичному компоненту ядерных вооружений. Для России ТЯО – средство регионального сдерживания. Для США оно таковым не является. Поэтому никакого паритета по ТЯО между Россией и США по определению быть не может.