Заместитель директора Института стран СНГ Игорь Шишкин.
Иллюстрация: deloprincipa.ru

Приходится только удивляться, каким образом Сталину и Молотову в критически сложных условиях начинающейся мировой войны удалось безукоризненно четко оформить свои действия по обеспечению безопасности страны, не заложив ни одной юридической мины.

Трактовка Пакта Молотова-Риббентропа как преступного сговора двух тоталитарных "империй зла" прочно вошла в общественное сознание, превратилась в само собой разумеющуюся характеристику для западной и отечественной либеральной пропаганды, получила прописку даже и в официальных документах. Но обвинения в преступлении должны опираться не на эмоциональные характеристики, а на указание конкретных норм международного права, которые попрал ("преступил") советско-германский договор.

С последним, однако, туго. При всем колоссальном количестве обличительных публикаций реальных обвинений в адрес Пакта совсем не много. Объясняется это тем, что, как отметил молдавский историк права Александр Буриан, "юридической" оценкой Пакта преимущественно "занимаются не специалисты в области международного права, а настоящие любители: политики новой волны, журналисты, политологи, историки, филологи, химики, и даже моряки (президент Румынии Бэсеску - И.Ш.). Более того, при указанном "толковании" оперируют не фактами и аргументами, а пресловутыми понятиями об "исторической правде", о "манкуртизации населения", о "божьей воле", о "морали свободного мира" и о наступлении, наконец, "часа правды и справедливости" (1).

Еще одной особенностью обвинений против Пакта является то, что поборники точки зрения о преступности Пакта вольно или невольно (не нам судить) забывают, что "при толковании международных договоров берутся в расчет те нормы и принципы международного права, которые существовали на момент подписания договора, а не на момент толкования" (2).

К счастью в настоящее время существуют исторические и историко-правовые исследования, которые позволяют проанализировать обвинения против Пакта, как преступного документа, не нарушая принципов историзма, и основываясь не на политизированных и идеологизированных оценках, а на объективных данных науки.

А.А.Пронин, автор одного из первых историко-юридических исследований советско-германских отношений в межвоенный период, причем стоящий на позиции безусловной виновности СССР в развязывании войны и преступного характера Пакта Молотова-Риббентропа, смог найти только две юридические зацепки для осуждения собственно Договора о ненападении между Советским Союзом и Германией: он "обесценил" франко-советский договор о взаимопомощи 1935 года и не содержал положения об автоматическом расторжении Пакта в момент начала агрессии другой договаривающейся стороной против третьего государства (3).

Рассмотрим эти обвинения по порядку.

Советско-французский договор, как и все аналогичные французские договоренности с восточно-европейскими государствами "обесценились" не в результате Пакта Молотова-Риббентропа, а в Мюнхене, когда Франция отказалась выполнить свои союзнические обязательства перед Чехословакией.

Менее чем через месяц после Мюнхенских соглашений 17 сентября 1938 года в Кремле даже обсуждался вопрос о целесообразности формального сохранения советско-французского договора о взаимопомощи. Несмотря на то, что было принято решение искусственно не обострять ситуацию, Молотов, уже после вступления в должность главы НКИД, заявил французскому послу: "У СССР есть такой договор с Францией. Более существенным является вопрос, эффективен ли советско-французский договор о взаимной помощи. Эффективность договора более важна, чем его формальное существование" (4).

Современные российские историки также отмечают прямую связь мюнхенской политики с судьбой франко-советского договора о взаимопомощи. В.П.Смирнов, один из крупнейших специалистов по истории Франции ХХ века и Второй мировой войны, пишет: "По нашему мнению, эти документы (записи бесед министра иностранных дел Франции Бонне с Чемберленом от 24.11.1938 и Риббентропом после подписания франко-германской декларации; записка начальника штаба французского военного флота адмирала Дарлана премьер-министру Даладье - прим. мое И.Ш) позволяют утверждать, что после Мюнхенской конференции Франция и, видимо, Англия считали Восточную Европу сферой преимущественного влияния Германии и не исключали, что Германия может использовать связанных с нею украинских националистов для отделения Украины от СССР, т.е. прибегнет к тому, что потом назвали "косвенной агрессией". Они согласились, что в таком случае Франция откажется от своих обязательств по франко-советскому договору о взаимной помощи (выделено мною - И.Ш.)" (5).

Не менее определенно на это последствие Мюнхена указывает Н.А.Нарочницкая: "Западные страны в Мюнхене перечеркнули систему французских союзов в Восточной Европе, советско-французско-чехословацкие договоры и франко-польский союз, положили конец Малой Антанте" (6).

Конечно, после провала мюнхенской политики, Франция для обеспечения собственной безопасности попыталась вернуться к политике "окружения" Германии и реанимировать систему союзов с восточно-европейскими государствами. Из чего вовсе не следует, что для СССР франко-советский договор автоматически стал священной коровой. Как отмечает Е.О.Обичкина, "франко-советский пакт оставался в значительной степени бумажным" (7).

Поэтому нельзя считать преступлением "обесценивание" того, что уже ничего не стоит.

Еще более странным является попытка вменить в вину СССР отсутствие пункта об автоматическом расторжении договора в случае начала войны другой договаривающейся стороной против третьего государства. Хотя именно этому свойству договора поборники противоправной природы Пакта придают ключевое значение. Так, С.З.Случ, специализирующийся на истории советско-германских отношений предвоенного периода, особо выделяет то, что Пакт, заключенный перед нападением Германии на Польшу, "являлся договором о неограниченном нейтралитете каждой из сторон в отношении действий другой стороны, т.е. предоставлял агрессору полную свободу действий" (8).

Действительно, во всех многочисленных договорах о ненападении, заключенных СССР ранее, такой пункт был. Но определялось это не нормами права, а политической целесообразностью. СССР тогда пытался построить систему коллективной безопасности в Европе, предполагающую совместное наказание агрессора. После Мюнхена, знаменовавшего провал советской политики коллективной безопасности, положение было кардинально иным - Советскому Союзу главное было не оказаться втянутым в назревавшую европейскую войну. Посол Италии в Москве в сентябре 1938 года докладывал своему руководству: "Я полагаю, что в настоящее время непосредственным результатом последних событий станет то, что СССР будет принужден оставить свои попытки международного сотрудничества с буржуазными правительствами западных демократических держав, перейдя к оборонительной политике относительной изоляции" (9).

Об этом же пишет и современный российский историк В.П.Смирнов: "Мюнхенская конференция привела советское руководство к мысли, что на Англию и Францию нельзя положиться; политика коллективной безопасности показала свою несостоятельность, и, следовательно, Советский Союз должен заботиться только о своей собственной безопасности, независимо от интересов других стран" (10).

В настоящее время можно спорить о том, насколько данное решение Советского руководства соответствовало нормам морали и интересам страны (об этом особый разговор), но с точки зрения права оно было безупречным. Не существовало ни одной нормы международного права, обязывающей СССР отказаться от нейтралитета в случае более чем вероятного на тот момент нападения Германии на Польшу. Тем более что последняя несколько раз в преддверии заключения Пакта официально отказывалась принимать от России гарантии своей безопасности. ===Секретные протоколы (имеются в виду все секретные протоколы подписанные СССР с Германией в 1939-1941 гг.) - давно уже стали именем нарицательным. Им отводится центральное место в системе доказательств преступного характера Пакта Молотова-Риббентропа. Для "исторических политиков" на Западе и отечественных либералов они наглядное воплощение заговора двух тиранов. Показательно мнение Н.С.Лебедевой, представлявшей Россию в российско-польской комиссии по сложным историческим вопросам, - Секретные протоколы были направлены "на ликвидацию государственного суверенитета и территориальной целостности четырех стран и как таковые грубо нарушали общепринятые нормы международного права" (11).

Сопредседатель с латвийской стороны российско-латышской комиссии историков И.Фелдманис идет дальше: они были "противоправной и циничной сделкой, примирением за счет шести третьих государств. <...> Трудно представить еще более грубый и преступный заговор против мира и суверенитета государств" (12).

Даже в "компромиссном" Постановлении Съезда народных депутатов СССР 1989 года, признавшем собственно Договор о ненападении с Германией, соответствующим нормам международного права и договорной практики того времени, Секретные протоколы безоговорочно осуждаются: "Съезд констатирует, что протокол от 23 августа 1939 года и другие секретные протоколы, подписанные с Германией в 1939 - 1941 годах, как по методу их составления, так и по содержанию являлись отходом от ленинских принципов советской внешней политики. Предпринятые в них разграничение "сфер интересов" СССР и Германии и другие действия находились с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран" (13).

Достижения современной исторической науки позволяют усомниться в обоснованности подобных трактовок Секретных протоколов и поставить под вопрос широко распространенное мнение о том, что они и по форме и по содержанию не соответствовали нормам международного права, причем не только того времени. При этом проблему соответствия "ленинским нормам" можно оставить за скобками. С точки зрения формы - секретные договоренности между государствами не являются чем-то необычным в международной практике:

• В рамках англо-франко-советских переговоров 1939 года в Москве, предшествовавших подписанию Пакта, одним из камней преткновения был отказ Польши и прибалтийских государств принять гарантии своей независимости от СССР. Франция предложила решить проблему вынесением списка гарантированных стран в секретное приложение к англо-франко-советскому договору.

• Через два дня после подписания Пакта Молотова-Риббентропа Великобритания заключила с Польшей договор о взаимопомощи, к которому прилагался секретный протокол, оговаривающий направленность договора исключительно против Германии, а не какой-либо третьей страны (подразумевался СССР).

• Все договоры СССР о взаимопомощи с прибалтийскими республиками сопровождались "конфиденциальными приложениями", в которых оговаривалась численность и дислокация создаваемых советских баз на территории Латвии, Литвы и Эстонии.

• Великобритания в октябре 1940 г. предложила СССР "сугубо секретно и конфиденциально" заключить соглашение. В соответствии с которым, Советская Россия должна была: а). проводить в отношении Великобритании политику "благожелательного" нейтралитета, б). продолжать поддержку Китая, не позволяющую Японии в полную силу обрушиться на британские владения в Азии, в). заключить как только "станет практически возможным пакт о ненападении, подобный действующему ныне между Германией и СССР". В обмен на это Англия, со своей стороны, гарантировала бы СССР признать "de facto власть Советского Союза в Эстонии, Латвии, Литве, Бессарабии, Северной Буковине и тех частях бывшего Польского государства, которые теперь находятся под Советским главенством" (14).

• При разрешении Карибского кризиса, наряду с договоренностью о возвращении с Кубы советских ракет средней дальности, была достигнута "конфиденциальная" договоренность о выводе и американских ракет средней дальности из Турции.

• Между США и Японией в 1969 г. был подписан секретный договор, позволяющий американским кораблям с атомным оружием на борту заходить на свои базы в Японии в нарушение японской конституции (15).

Примеры можно множить и множить. Причем вовсе не для оправдания по принципу "все воруют". Чужие преступления не отменяют собственной вины. Примеры свидетельствую совсем о другом: секретные договоренности являются обычной практикой, нормой для дипломатии. Без элементов секретности ни дипломатия, ни оборона, ни экономика не в состоянии эффективно функционировать по определению. Конечно, предание гласности любого секретного договора вызывает скандал, что ни в коей мере не ставит под сомнение правомерность существования государственной или коммерческой тайны. Во всех демократических странах есть правовые акты, определяющие через какой промежуток времени без ущерба национальным интересам разрешается рассекречивать документы дипломатических ведомств. Показательно, что ни Великобритания, ни США до сих пор не сняли гриф секретности с многих документов предвоенного периода, как, кстати, и Россия. Не будучи преступными по форме, секретные протоколы не являются преступными и по содержанию.

В качестве подтверждения "вопиющего попрания" протоколами норм международного права чаще всего приводится разделение Восточной Европы на "сферы влияния" (хотя в тексте протоколов "сферы интересов"), принятие решений обязательных для третьих стран, и, соответственно, нарушение принципа суверенного равенства государств, составлявшего "основу международного права с ХVII века" (16) (ни много ни мало).

Рассмотрим и эти обвинения по порядку.

Для предвоенного периода разграничение "сфер влияния" не могло рассматриваться ни как нарушение норм международного права, ни даже как анахронизм. Достаточно вспомнить, что в основе биполярного мироустройства уже второй половины ХХ века лежало деление мира на сферы влияния между двумя сверхдержавами.

Впрочем, для поборников "нового смысла" Второй мировой войны все выглядит совершенно наоборот. Известный польский специалист в области международного права Славомир Дембский утверждает, что "в Европе, построенной на видении В. Вильсона, отказавшейся от "старой дипломатии" абсолютных правителей, где рассматривалась идея создания "Европейского союза" (Бриан!), идея создания сфер влияния, как это было сто лет назад, без согласия третьих государств, вне демократического контроля парламентов, казалась, кроме всего прочего, анахронизмом. Особенно для ушей демократического правителя. К сожалению приближалось время варваров: Гитлера и Сталина" (17).

Соответственно, и послевоенное деление мира на сферы влияния двух сверхдержав было навязано "варваром" Сталиным, отделившим "железным занавесом" оказавшиеся под его контролем государства от мира свободы и демократии. Только победа в Холодной войне избавила человечество от этого зловещего наследия Пакта Молотова-Риббентропа.

При таком подходе нет смысла даже напоминать о знаменитом "процентном соглашении", когда Черчилль на листе бумаги написал Сталину, сколько процентов влияния должно быть у союзников в каждой из стран Восточной Европы и на Балканах. Почти наверняка подобные действия "демократического правителя" объяснят дурным влиянием Сталина: "с кем поведешься - от того и наберешься".

Однако одно дело пропаганда, причем, достаточно грубая, хотя и осуществляемая порой людьми с высокими научными регалиями, другое дело объективная реальность международных отношений.

"Сферы интересов" были, есть и будут у всех государств, которые не изолированы от внешнего мира. Причем, чем активнее и разностороннее политические, экономические, культурные, человеческие контакты с другими странами, тем обширнее "сферы интересов" государства за пределами его границ.

В рамках "сфер интересов" объективно существуют и "сферы жизненных интересов". К ним относятся территории, от событий на которых прямо зависит безопасность государства, можно сказать, его жизнь.

Ричард Никсон в книге "1999 год. Победа без войны" писал: "Интерес является жизненно важным, если его потеря сама по себе непосредственно угрожает безопасности Соединенных Штатов. Выживание и независимость Западной Европы, Японии, Канады, Мексики и Персидского залива представляют особую важность для Соединенных Штатов. Потеря одного из этих регионов в пользу Советского Союза поставила бы под угрозу нашу собственную безопасность. Если Кремль попытается возобладать в этих регионах, у нас нет иного выбора, как ответить применением военной силы" (18).

Это было вовсе не отвлеченное теоретизирование, продиктованное жанром книги. Насколько серьезно государства относятся к своим "сферам жизненных интересов" свидетельствует то, что и в официальных американских документах попытка СССР поставить под свой контроль такие сферы США рассматривалась, как повод и необходимость для начала глобальной ядерной войны.

"Доктрина Никсона", вошедшая в историю, как "Гуамская доктрина": "Мы предоставим щит, если ядерная держава станет угрожать свободе государства, находящегося в союзе с нами, или стране, выживание которой мы считаем жизненно важным для нашей безопасности (выделено мною - И.Ш.)" (19).

"Доктрина Картера", изложенная 23 января 1980 г. в ежегодном президентском послании Конгрессу США: "Пусть наша позиция будет абсолютно ясна всем: попытка внешней силы овладеть контролем над Персидским заливом будет рассматриваться как посягательство на жизненно важные интересы Соединенных Штатов Америки, и такое нападение будет отражено всеми необходимыми средствами, включая военную силу" (20).

Данные примеры показывают, что даже государство, не обремененное традициями "старой дипломатии" абсолютных правителей", рассматривает угрозу своим "сферам жизненных интересов", как непосредственную угрозу собственной безопасности и готово защищать их всеми доступными средствами.

"Сфера жизненных интересов" - это ключ от безопасности государства, в силу каких-то причин оказавшийся за пределами его границ. Поэтому каждое государство, независимо от общественно-экономического строя и формы правления, стремиться по возможности включить "сферу жизненных интересов" в свою "сферу влияния" и противодействовать ее превращению в "сферу влияния" других держав. В отличие от "сфер интересов", имеющих объективный характер, "сферы влияния" являются результатом целенаправленных действий государств, по защите своих интересов за рубежом. Такие действия, в свою очередь, могут быть, как правомерными, так и противоправными. Само же по себе естественное стремление государства сделать "сферу жизненных интересов" своей "сферой влияния" противоправным не является - все зависит от того, какими методами оно реализуется.

Поэтому нет никаких оснований рассматривать проблему "сфер влияния" исключительно в логике конфронтации, империализма и подавления слабых стран сильными. В создании "сферы влияния" могут быть в равной мере заинтересованы все стороны, включая страны и народы, территория которых в силу исторических причин является "сферой жизненных интересов" другого государства. Жизненные интересы народов и государств не обязательно противостоят друг другу.

В течение веков, включая почти весь двадцатый век, "сферы влияния" были нормой международных отношений. Как отмечает украинский историк права В.С.Макарчук: "Зловещую окраску термин "сферы влияния" приобрел уже в наше время, когда международное право подверглось едва ли не самым кардинальным, за все время своего существования, переменам" (21).

Причем связано это было не с гуманизацией международных отношений, а исключительно с государственными интересами и возможностями США.

Добившись в XIX веке на основе доктрины Монро признания Северной и Южной Америки сферой своего исключительного влияния и реально утвердив его в результате экономической и военной экспансии, Соединенные Штаты на рубеже XIX-ХХ веков вступают в борьбу за мировое политическое и экономическое лидерство. Сферы влияния и колониальные империи Великобритании, Франции, Германии и других "старых хищников" на остальных континентах неизбежно оказались на их пути. Отсюда и борьба США против теперь уже вредного им деления мира. Впервые серьезной помехой для США чужие сферы влияния оказались в Китае, что и породило "доктрину открытых дверей" (1899 г.), содержащую призыв ко всем заинтересованным сторонам не противодействовать экономической деятельности других стран в своих сферах (22).

При этом отношение к собственной сфере влияния нисколько не изменилось. В 1911 г. в связи с попыткой коммерческой структуры (возможно связанной с Японией) взять в концессию бухту в Мексике, сенат США принял резолюцию, объявляющую недопустимым приобретение стратегически важных для Соединенных Штатов пунктов иностранными государствами и аффинированными с ними фирмами на территории не только самих США, но и Южной и Северной Америки, в целом.

Обосновывалась резолюция, получившая название "Поправка Лоджа к доктрине Монро", правом государства на защиту своей безопасности: "Настоящая резолюция основывается на общепризнанном принципе государственного права более старого, чем доктрина Монро. Она основывается на принципе, предусматривающем, что любое государство имеет право защищать собственную безопасность. В том случае, если оно полагает, что обладание иностранной державой в военных или военно-морских интересах конкретной гаванью либо объектом нарушает безопасность страны, его обязанностью, а также его правом является предотвращение этой опасности (23).

В 1940 г. после поражения Франции американский Конгресс принял закон, в соответствии с которым французские колонии в Западном полушарии не могли перейти во владение ни одного неамериканского государства (ни к Германии, ни даже к союзной Англии), а могли либо достаться США, либо обрести формальную независимость (24).

В Ялте Рузвельт пошел на фактический раздел Европы со Сталиным. В результате, СССР получил в сферу влияния территории в Восточной Европе, освобождаемые Советской Армией (даже несколько меньше), а для США открылась возможность установить свой контроль над государствами Западной Европы со всеми их сферами влияния по всему миру, включая и союзную Британскую империю.

Получение после войны контроля над значительной частью мира ни в коей мере не ослабило особого отношения к своей исходной сфере влияния. Президент Кеннеди в инаугурационной речи четко сформулировал: "Пусть любая другая держава знает, что наше полушарие намерено оставаться хозяином в собственном доме" (25). Кстати, отсюда и неадекватная реакция Америки, вплоть до готовности к мировой ядерной войне, во время Карибского кризиса, когда СССР в ответ на размещение американских ядерных ракет в Турции симметрично разместил подобные системы на Кубе.

Победа в Холодной войне сделала Соединенные Штаты единственной супердержавой, открыла путь к однополярному миру, что фактически означает превращение всего мира в сферу влияния США. В этих условиях демонизация принципа "сфер влияния" была неизбежна. Так как любая попытка любого государства заявить о наличии своей собственной зоны влияния в современных условиях воспринимается в качестве прямого вызова "Пакс Американа" и угроза безопасности США.

В связи с этим, если не отождествлять международное право с интересами США, тогда придется признать, что сам принцип "сфер влияния", примененный в Пакте Молотова-Риббентропа, не может рассматриваться в качестве противоправного и, следовательно, преступного. Другое дело, какими методами данный принцип был реализован при подписании Пакта и его воплощении в жизнь.

А.А.Пронин утверждает: "Секретные протоколы от 23 августа и 28 сентября 1939 г., от 10 января 1941 г. являются недействительными с самого начала, потому что они противоречили принципу суверенного равенства государств, то есть императивной норме международного права. <...> Перечисленные секретные договоренности имели неправомерный объект. В "сферу интересов" договаривающихся государств они включали территорию третьих стран. Всякий договор, касающийся интересов, прав и обязанностей третьих государств, независимо от того, что имеется в виду под интересами и понимаются ли они и их реализация сторонами одинаково, не может налагать каких-либо обязательств на эти третьи страны. Он не предоставляет также каких-либо прав сторонам договора относительно этих третьих государств. Такой договор нарушает общепризнанный принцип права договоров - договор не предоставляет прав третьей стороне, не налагает на нее обязательств" (26).

Трудно не согласиться с автором и его единомышленниками в том, что всякий договор, касающийся интересов третьих стран и обязывающий их к чему-либо, грубо попирает принцип суверенного равенства государств. Только при чем здесь Пакт Молотова-Риббентропа. Все это про Мюнхен. Именно в Мюнхене четыре державы (Англия, Франция, Италия и Германия), даже не пригласив в зал заседаний Чехословакию, заключили соглашение, обязывающее последнюю отказаться от части своей территории.

Хотя, надо отметить, что далеко не все современные специалисты считают Мюнхенское соглашение противоречащим нормам международного права того периода. По мнению директора польского Института международных дел Славомира Дембского: "С логикой модернизации Версальской системы международных отношений было связано убеждение, что великие державы, будучи ее архитекторами, имеют право вносить в нее коррективы и что осуществление этих корректив отвечает нормам международного права" (27). Мюнхенская система, основанная на взаимодействии четырех великих держав (Англии, Франции, Италии и Германии) и изоляции СССР легитимно сменяла версальскую, по мнению С. Дембского.

Конечно, это противоречило суверенному равенству государств, но ведь даже и Устав ООН, провозгласивший принцип суверенного равенства, основополагающим принципом современного миропорядка, предполагает существование пяти постоянных членов Совета безопасности, которые "равнее" остальных.

Соответственно, преступлением против международного права, при таком подходе, являлось не отделение населенных немцами Судет от Чехословакии, санкционированное великими державами в Мюнхене (директорией четырех), а самочинная оккупация Чехии Германией, поставившая крест на мюнхенской системе.

Впрочем, независимо от правомерности или неправомерности произошедшего в Мюнхене, к Пакту Молотова-Риббентропа, включая Секретные протоколы, попрание принципа равенства государств никакого отношения не имеет. В Москве, в отличие от Мюнхена, не принималось никаких решений обязательных для исполнения третьими странами.

Широко распространенное обвинение в том, что в Секретных протоколах Гитлер передал Сталину Прибалтику, Восточную Польшу и Бессарабию являются не более чем пропагандистским штампом. Нельзя отдать того, что тебе не принадлежит.

Собственно Договор о ненападении в открытой его части содержал обязательство СССР сохранять нейтралитет по отношению к Германии независимо от ее столкновений с третьими странами, Секретные же протоколы к Договору, в свою очередь, оформили обязательство Германии не вмешиваться в дела СССР на европейской части постимперского пространства. Ничего более.

По аналогии: договор банка и торговца семечками у его входа: первый обязуется не торговать семечками, второй не одалживать деньги клиентам банка.

Формулировка статьи второй Секретного протокола от 23 августа 1939 г.: "В случае территориально-политической перестройки областей, которые входят в состав польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить приблизительно вдоль линии рек Нарев, Висла и Сан. Вопрос о том, является ли во взаимных интересах желанным сохранение независимости польского государства и какими будут границы этого государства, может быть полностью выяснен только по ходу дальнейшего политического развития" (28), несомненно, звучит для поляков зловеще. Но утверждения о том, что это договоренность о "четвертом разделе Польши" юридически беспочвенны.

Постановка (не решение) вопроса о возможных границах польского государства не является противоправной. В настоящее время на международной арене активно обсуждается вопрос о границах Израиля "в случае территориально-политической перестройки", связанной с признанием Палестинского государства. Никто кроме радикальных израильских кругов не обвиняет участников подобных переговоров в преступном сговоре с целью раздела еврейского государства.

Не может трактоваться в качестве противоправной, в условиях августа 1939 года, и заявленная готовность к обсуждению (опять-таки, не решению) вопроса о самой независимости польского государства. За несколько месяцев до договора с карты Европы исчезла Чехословакия. Главное, что ни в одном из пунктов Секретного протокола не оговаривается намерение провести территориально-политическую перестройку Польши и не определяются ее формы. В Секретном протоколе лишь зафиксировано обоюдное обязательство в случае подобной перестройки, действовать с учетом интересов друг друга.

Именно поэтому подчеркивает В.С.Макарчук - нет оснований "считать, что Риббентроп и Молотов в августе 1939 г. согласовали "четвертое разделение Польши" де-юре. Стороны договорились о "сферах интересов", т.е. о тех территориях, где сторона-контрагент должна воздерживаться от активных действий (концессии, капиталовложения, влияние на правительственные структуры, поддержка повстанческих движений и т.д.) при любом развитии событий. Советский Союз не брал на себя обязательств осуществить военную операцию против Польши и тем самым нарушить действующие с этой страной двух- и многосторонние международно-правовые договоренности" (29).

Найти в Секретном протоколе договоренность о "четвертом разделе" Польши, также невозможно, как и черную кошку в темной комнате, когда ее там нет.

Особо следует подчеркнуть, что понятие "территориально-политическая перестройка" ("первой жертвой которой должна была стать Польша" (30), по утверждению С.З.Случа), не является дипломатичным прикрытием понятий "война" и "агрессия".

Изменения границ были, есть и будут. Весь вопрос в том, как они происходят, в каких формах и какими методами, насколько соответствуют нормам международного права.

Германия, СССР, Литва и Словакия (государства, считавшие, что Польша за двадцать лет своей независимости оккупировала части их территории), вполне могли вместе или по отдельности предъявить имевшиеся территориальные претензии, и добиться их выполнения, не прибегая к войне, и не выходя за рамки международного права. Примером мирного решения территориальных проблем того времени является не только Мюнхен, но и 1-й и 2-й Венские арбитражи.

Ссылки на польский гонор и готовность погибнуть, но не поступиться чужой территорией, не могут служить доказательством заведомой невозможности мирного исхода. В "арсенале "легальных" (для 30-х гг. прошлого столетия) способов международного влияния и давления были не только отзыв послов, реторсии и репрессалии, но и "мирная" и "военная" блокады и другие методы, от которых современное международное право практически отказалось" (31).

Показательно, что Англия и Франция предоставили Польше гарантии независимости, но отказались давать гарантии территориальной целостности, не смотря на все ее настояния.

Славомир Дембский признает, что "по поводу Гданьска Польша соглашалась на устранение Лиги Наций из Вольного города и готова была вести переговоры с Берлином в рамках двустороннего соглашения о будущем статусе этого города. Также и по вопросу "экстерриториальной автострады" Польша была открыта для диалога с Гитлером, о чем свидетельствуют далеко идущие предложения министра Бека от 25 марта 1939" (32).

Германия избрала путь войны. Для нее территориальные претензии к Польше были лишь средством на пути к господству в Европе и мире. Это был ее выбор, и она несет всю полноту ответственности за него.

Как всю полноту ответственности должна нести и Великобритания, сделавшая все, чтобы не допустить согласия Польши на территориальные требования Германии.

Среди обвинений, призванных обосновать противоправный характер Пакта Молотова-Риббентропа, есть и еще одно: утверждение о несовместимости советско-германского и советско-польского договоров о ненападении. По мнению С.З.Случа: "Пойдя на соглашение с третьим рейхом в той форме, в какой это имело место 23 августа 1939 г., советское правительство сразу же нарушило статью 3 договора о ненападении между СССР и Польшей. <...> Согласно этой статье СССР и Польша обязывались "не принимать участия ни в каких соглашениях, с агрессивной точки зрения явно враждебных другой стороне". <...> Все это свидетельствует о том, что с международно-правовой точки зрения открытая часть советско-германского договора о ненападении, оцениваемая в рамках конкретной военно-политической обстановки конца лета 1939 г., входила в явное противоречие с взятыми советским руководством ранее обязательствами в отношении Польши" (33).

Однако "открытая часть" Пакта, равно, как и "закрытая", не содержали никакой договоренности об агрессивных или просто враждебных действиях, договаривающихся сторон против польского государства. Отсутствие пункта об автоматическом расторжении договора в случае агрессии одной из сторон против третьего государства, как уже говорилось выше, таковой договоренностью считаться не может. Пакт был договором с Германией о ненападении друг на друга, а не о нападении на Польшу, как нам упорно пытаются представить. Именно это позволило М.И.Мельтюхову, автору капитального исследования по истории советско-польских войн, утверждать, что с правовой точки зрения "советско-германский договор был вполне совместим с советско-польским соглашением, поскольку буква договора не нарушалась. Конечно, в реальных условиях 1939 г. советско-германский пакт противоречил духу советско-польского соглашения. Но если говорить откровенно, дух того или иного соглашения - вещь достаточно условная и воспринимается скорее под влиянием субъективных факторов. Как бы то ни было, официально Варшава в тот момент не увидела в действиях Москвы нарушения действующего договора" (34).

Особую важность здесь представляет указание М.И.Мельтюхова на официальную реакцию Польши, которая была вполне определенной: "Мы первые заключили с СССР пакт о неагрессии, первые подписали соглашение об определении агрессии, мы имеем нормальные отношения с СССР и большего не хотим, причем СССР нашу позицию понимает. Берлин получил от СССР только то, что мы уже имеем давно, т. е. пакт о ненападении, а что касается участия СССР в игре в Европе, то мы неоднократно предупреждали западных друзей, что созидательной роли СССР играть не может" (35).

Польское руководство, по вполне понятным причинам с особым вниманием следило за советско-германскими переговорами, и было прекрасно осведомленно о содержании договора. За исключением Секретного протокола, о котором ни англичане, ни французы не сочли нужным поляков информировать, хотя им его текст был известен из агентурных источников. Знало польское руководство и об отсутствии в Пакте пункта о его автоматическом расторжении в случае агрессии против третьего государства. Однако при этом никакого противоречия советско-польскому договору о ненападении в "открытой" части Пакта оно не нашло. В отличие от современных поборников его противоправного, т.е. преступного, характера.

Что же касается несоответствия Пакта духу советско-польского договора, то и здесь все не так однозначно. Помимо того, что "дух" договора понятие действительно субъективное, его едва ли оправданно рассматривать вне контекста "духа" советско-польский отношений в целом. Если бы Польша и СССР были союзными государствами или просто добрыми соседями, то о нарушении в Пакте "духа" еще можно было бы говорить. Да и то, с моральной, а не с правовой точки зрения.

Однако Польша и Советская Россия все предвоенные годы являлись друг для друга врагами номер один. Советско-польский договор о ненападении был призван в какой-то мере разрядить напряженность, не более того. Показательно, что он вполне нормально, в польском понимании, уживался с прямо (не по "духу") антироссийским румыно-польским договором. Все попытки СССР добиться даже не отмены, а хотя бы придания польско-румынскому договору общего характера ни к чему не привели и с порога отвергались Варшавой.

Это, кстати, сыграло с Польшей позже злую шутку - союзная Румыния оказалась не обязана помогать Польше против немецкой агрессии. Полпред СССР в Париже Я.З.Суриц докладывал о разговоре с румынским послом: "С нескрываемым чувством облегчения румын вспоминал, что в свое время поляки уклонились от придания польско-румынскому пакту характера более генерального и в результате "должны считаться сейчас с румынским нейтралитетом" (36).

В условиях такого "духа" польско-советских отношений ставить в вину СССР нарушение Пактом Молотова-Риббентропа "духа" советско-польского договора о ненападении - это означает требовать от Советской России, чтобы она была "святее Папы Римского". Точнее, это не что иное, как откровенное лицемерие и пропаганда, не имеющая никакого отношения к правовой оценке Пакта.

Впрочем, даже если обвинение в нарушении "духа" советско-польского договора справедливо, то придется признать, что Пакт Молотова-Риббентропа, столько лет громогласно объявлявшийся преступным, цинично попирающим нормы международного права, не имеющим прецедентов в международной практике, в реальности оказался всего лишь попранием некоего "духа" мало кому известного договора. Подобно тому, как человек всенародно и официально обвиненный в страшных серийных убийствах по результатам расследования оказался виновен только в переходе улицы на красный свет.

Гора родила мышь, иначе не скажешь. При том, что и эту "мышь" никоим образом нельзя вменить СССР в вину.

В одном ряду с Пактом Молотова-Риббентропа, включая Секретные протоколы, обычно рассматривают и связанные с ним действия: Освободительный поход, присоединение к СССР Западной Белоруссии, Западной Украины, Прибалтики и Бессарабии. Причем преподносят их как опять-таки преступные, и опять грубо нарушающие нормы международного права. Но и в данном случае преобладает пропаганда, а не юридические доказательства. Впрочем, об этом отдельный разговор.

* * *

(1) Александр Буриан. Молдавская государственность и 1940 год в судьбах молдавского народа: международно-правовая основа // http://ava.md/projects/08885-moldavskaya-gosudarstvennost-i-1940-god-v-sud-bah-moldavskogo-naroda-mezhdunarodno-pravovaya-ocenka.html.

(2) Там же.

(3) Пронин А.А., Советско-германские соглашения 1939 г. Истоки и последствия // Международный исторический журнал, №№ 10-12, 2000: http://militera.lib.ru/research/pronin/index.html.

(4) Цит. по: Обичкина Е.О. Французская дипломатия 1938-1939 гг.: от "умиротворения" к "сдерживанию", или политика гарантий // 65 лет Великой Победы: в 6 т., т.1. М., 2010. С.172.

(5) Смирнов В.П. Указ. соч. С.23.

(6) Нарочницкая Н.А. "Концерт великих держав" накануне решающих событий // Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну? М., 2009. С.11.

(7) Обичкина Е.О. Французская дипломатия 1938-1939 гг.: от "умиротворения" к "сдерживанию", или политика гарантий. С.165.

(8) Случ С.З.Политика Германии и СССР в отношении Польши (октябрь 1938 г. - август 1939 г.) // Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. М., 2009. С.346.

(9) Рассекреченный Архивом Службы внешней разведки РФ документ цитируется по: Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну? М., 2009. С.21.

(10) Смирнов В.П. Указ. соч. С.37.

(11) Лебедева Н.С. Сентябрь 1939 г.: Польша между Германией и СССР // Международный кризис... С.409.

(12) Фелдманис И. Исторические и международно-правовые аспекты // http://www.am.gov.lv/ru/latvia/history/history-juridical-aspects

(13) Известия. 1989. 27 дек. С.2.

(14) Документы внешней политики СССР. 1940-22 июня 1941. т. 23. В 2-х кн. Кн.1: январь-ноябрь 1940. М., 1995. С.702-705.

(15) http://lenta.ru/news/2009/12/22/agreement/

(16) Дембский С. Мюнхенское соглашение и Пакт Риббентропа-Молотова через семьдесят лет: проблемы, интерпретации влияние//Международный кризис... С.55.

(17) Дембский С. Указ. соч. С.78.

(18) Цит. по: http://niiss.ru/misc_aug94.shtml.

(19) http://www.grinchevskiy.ru/1945-1990/guamskaya-doktrina.php.

(20) http://www.grinchevskiy.ru/1945-1990/doktrina-kartera.php.

(21) Макарчук В.С. Государственно-правовой статус западно-украинских земель в период Второй мировой войны: историко-правовое исследование. М., 2010. С.157.

(22) http://www.grinchevskiy.ru/19/doktrina-otkrytyh-dverey.php.

(23) http://www.grinchevskiy.ru/1900-1945/popravka-lodga.php.

(24) Макарчук В.С. События сентября 1939 года в свете доктрины интертемполярного права и права на "самопомощь" // Партитура Второй мировой... С.230-231.

(25) http://www.grinchevskiy.ru/1945-1990/dfk-inauguracionnaya-rech.php

(26) Пронин А.А. Указ. соч.

(27) Дембский С. Указ. соч. С.65.

(28) Документы внешней политики СССР. 1939. т. 22. В 2-х кн. Кн.1. январь-август. М., 1992. С. 632.

(29) Макарчук В.С. Указ. соч. С.152.

(30) Случ С.З. Указ.соч. С.347.

(31) Макарчук В.С. Государственно-правовой статус западно-украинских земель в период Второй мировой войны: историко-правовое исследование. С.161.

(32) Дембский С. Польша, Советский Союз, кризис Версальской системы и проблема причин начала Второй мировой войны // 65 лет Великой Победы. т.1. М., 2010. С.235.

(33) Случ С.З. Указ. соч. С.346-247.

(34) Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918-1939 гг. М., 2001. С.397.

(35) Документы внешней политики СССР. 1939. т. 22. В 2-х кн. Кн.2. сентябрь-декабрь. М., 1992. С.657.

(36) Документы внешней политики СССР. 1939. т. 22. В 2-х кн. Кн.2. С.91.