Б.С. Лукшин, младший научный сотрудник Центра военно-стратегических исследований Института США и Канады РАН

Очевидно, что такого рода конфликты могут подвергнуть опасности стабильность всей международной системы. Существующие примеры доказывают, что "государства-изгои" или негосударственные акторы могут повлиять на развитые государства или приобрести рычаги такого влияния, чтобы вовлечь эти государства в ситуации, где они окажутся в положении проигравших, причем по своей собственной вине.

Возможен также другой сценарий, когда государства с жесткой и уверенной позицией относительно необходимости сохранения мирового порядка могут сделать вывод, что система перестала служить их интересам и что лучше рискнуть и попытаться силой изменить ее, чем страдать от уменьшения их роли или влияния в мире. Однако период после Второй мировой войны показывает, что вероятность такого сценария невысока. Начиная с 1945 г. войны велись либо против развивающихся государств и революционно настроенных повстанческих движений с ограниченным военным потенциалом, либо между ними самими. Последствия такого рода вооруженных конфликтов были не менее разрушительными для мировой системы, чем могли быть результаты полномасштабных межгосударственных войн.

Холодная война предоставляла США и СССР много возможностей для прямого вооруженного столкновения, но его так и не случилось. Вместо этого две сверхдержавы активно поддерживали своих сателлитов, косвенно, а иногда и прямо вмешиваясь в локальные конфликты. Подобные вооруженные столкновения оказывали серьезное влияние на состояние мирового порядка, а ядерного конфликта удавалось избежать"[1].

"В современных условиях крупный межгосударственный конфликт могут спровоцировать, пожалуй, только природные ресурсы. Энергетическая безопасность стала настолько значимым элементом национальной безопасности государства, что проблема доступа к невозобновляемым источникам энергии рассматривается многими экспертами как основная причина конфликтов в будущем. В мире, в котором территориальные разногласия, идеологическое соперничество, этническая нетерпимость и даже ядерное распространение теоретически могут быть нормализованы без применения военной силы, именно кризис мировых поставок энергоносителей остается последним поводом для войны, которая может привести к катастрофическим последствиям.

До настоящего времени подобного рода конфликты были достаточно редки. Можно вспомнить лишь два случая: иракские вторжения в Иран (1980 г.) и Кувейт (1990 г.), – причиной которых во многом было желание иракского руководства захватить богатые энергетическими ресурсами территории. В настоящее время перспектива военных столкновений на энергетической почве более реальна. Возможность начала войны с целью захвата или защиты богатых энергоресурсами территорий и самой энергетической инфраструктуры становится очень важной причиной сохранения конвенциональных вооружений, составляющих львиную долю военно-бюджетных расходов практически всех стран мира. Это в наибольшей степени касается строительства военно-морских сил, одной из основных функций которых является защита морских путей, связывающих производителей и потребителей энергоресурсов, в частности нефти. Самым ярким примером этого является Китай, активно строящий океанский флот для осуществления национальной идеи – экспортно-ориентированной экономической экспансии и охраны путей, по которым страна импортирует сырье[2].

Сегодня вероятность того, что доступ к энергетическим ресурсам может стать объектом полномасштабного военного противостояния, является очень серьезным вызовом, стоящим перед мировой системой.

Как и все другие глобальные рынки, международный энергетический рынок чувствителен к войнам и различным политическим изменениям. От реакции на вторжения США в Ирак, последствий политической встряски в критических для мировой энергетики государствах – Нигерии и Венесуэле – страдает весь мир. Люди, занимающиеся стратегическим планированием в США и других странах, отлично знают, насколько военные операции меняют мировые цены на энергоносители. Одним из ранних обоснований начала американского вторжения в Ирак была идея, что смена режима в Ираке позволит этому государству добывать больше нефти, уменьшая тем самым энергетическую зависимость мировых рынков от нефти Саудовской Аравии. Однако этим планам не суждено было сбыться.

Нефть, которая находится на переднем плане глобальной энергетической картины, является ресурсом исчерпаемым, рано или поздно она закончится. Этот факт не может не оказывать влияние на стратегические расчеты в энергетической сфере. Многие эксперты спорят относительно того, когда должен наступить нефтяной пик и нефти на Земле останется меньше, чем использовано[3]. Некоторые считают, что он уже пройден, человечество уже израсходовало половину всех запасов и дальнейшая перспектива – полная исчерпаемость черного золота. Большинство специалистов отвергают эту идею, полагая, что в последние годы нефтяной пик отодвинут вперед на 20–50 лет. На самом деле, эти временные оценки играют не столь значимую роль. Важнее понимание, что нефть конечна и что это не может не накладывать отпечаток на политико-экономическую ситуацию в мире.

Милитаризация энергетической безопасности в первую очередь требует от основных участников энергетического рынка отказа от мысли о нецелесообразности войны за энергетические ресурсы. Высокие цены на энергоносители могут быть вероятной, но не достаточной мотивацией для подобных изменений. В дополнение к этому правительства должны будут убедиться, что обычные механизмы изменения цены в зависимости от спроса и предложения не работают или скоро перестанут работать.

Цены на любом рынке определяются тремя основными тенденциями, лежащими в основе саморегулирующейся системы соотношения спроса и предложения: краткосрочной изменчивостью, среднесрочной импульсностью и долгосрочным возвращением к среднему значению.

С точки зрения тех, кто нацелен на извлечение прибыли, наибольшую значимость имеют первые две тенденции – изменчивость и импульсность, что выражается в формуле "купил подешевле, продал подороже". Для тех, кто мыслит стратегически, предпочтительнее долгосрочная тенденция возвращения к среднему значению, так как дает некоторые гарантии в те периоды, когда изменчивость и импульсность взвинчивают цены до неприемлемо высокого или опускают до самого низкого уровней. Стремясь к поддержанию разумной и предсказуемой цены на нефть, ОПЕК устанавливает определенные законодательные требования для стран – производителей нефти. Возвращение к среднему значению не означает, что цена вечно находится у какого-то одного уровня. Наоборот, концепция нефтяного пика предусматривает то, что все человечество в целом имеет интерес в постепенном увеличении этого уровня.

Все это лишь математические модели, расчет которых возможен различными путями. Более важной представляется общая идея, а также военные и политические последствия подобных изменений. Цены на нефть увеличились за последние четыре года более чем в два раза. Это увеличение стало результатом военных и политических событий в мире, многие из которых нельзя было предсказать. Однако можно предположить, что цены на энергоносители уже вряд ли когда-нибудь вернуться к старому значению. До 2003 г. трейдеры рассматривали цену в $20 за баррель как уровень, который в краткосрочной перспективе может подвергаться небольшим изменениям. Позже появились цифры в $40 или $50 за баррель, за несколько лет цены возросли на 100 и более процентов. Будет ли набирать силу этот волнообразный процесс увеличения цены или нет, неизвестно, но очевидно, что для стран – покупателей энергоресурсов возможность возвращения цен к прежнему уровню будет все более актуальной[4].

По мнению ряда исследователей, со временем милитаризация достигнет такого уровня, что обычное функционирование энергетических рынков будет невозможно. Причиной не обязательно станут энергетические кризисы или катастрофы сами по себе, но они могут вызвать применение военной силы, которое поставит под сомнение существование рынка в целом. Примерный список сценариев военных вмешательств может выглядеть следующим образом:

– прямой захват источников энергии с применением военной силы;

– уничтожение источников энергии во избежание их попадания к противнику;

– военное противостояние, возникшее из конфликтных интересов государств по освоению месторождений энергоносителей в международных водах Мирового океана, на территориях архипелагов (например, Юго-Восточной Азии) или в Арктике;

– непрямой контроль над источниками энергии путем создания марионеточных режимов;

– защита (с применением вооруженной силы) инфраструктуры добычи и транспортировки энергоресурсов, включая нефтяные поля, трубопроводы, порты и др. или нападение на эту инфраструктуру;

– активный военный контроль над международными морскими проливами, использующимися для транспортировки энергоресурсов;

– развитие специальных торгово-энергетических блоков по образцу системы "имперской преференции", существовавшей до 1945 г.;

– передача военной техники странам – производителям энергоресурсов в обмен на преференции на энергетическом рынке.

Все эти сценарии представляются вполне возможными. Более того, мы уже являемся свидетелями некоторых из них: пиратские атаки на танкеры с нефтью, конкуренция США и Китая в попытке контролировать Малаккский пролив, цветные революции на постсоветском пространстве и т.д. Использование военной силы может привести к тяжелым последствиям – серьезному экономическому, социальному и даже экологическому кризису. Милитаризация энергетической безопасности невыгодна практически никому, но все равно эта тенденция реально существует и постепенно набирает обороты.

Зависимость международной стабильности от постоянно меняющихся цен на энергоресурсы очевидна. С одной стороны, Запад и остальной развитый мир находятся в лучшем положении, так как могут позволить себе платить за энергоресурсы более высокую цену. Однако, с другой стороны, они более чувствительны к давлению со стороны общественного мнения и мощного экономического лобби. В еще более уязвимом положении находятся развивающиеся страны – потребители энергоресурсов, что может подтолкнуть их к применению военной силы для отстаивания своих энергетических и экономических интересов. Такие страны находятся, в каком-то смысле, за бортом процессов глобализации, что дает им свободу действовать более рискованно, реже задумываясь о последствиях. От высоких цен на энергоресурсы выигрывают страны-производители, но только до тех пор, пока на энергоресурсы есть спрос.

Проблема энергетической безопасности порождает различные взаимодействия, которые нельзя игнорировать. Милитаризация энергетической безопасности неизбежно приведет к отходу от глобализации, динамика которой обычно характеризуется тенденцией к ослаблению роли государства: его влияние на формирование международного порядка снижается за счет усиления влияния транснациональных корпораций, глобальных финансовых рынков и информационных технологий. Однако основные условия, которые позволяют этим институтам и процессам успешно функционировать – контракты, ликвидная валюта, а также физическая безопасность глобальных сред (воздух, море и космос) – все это создается и обеспечивается государством. Поэтому, хотя государства и не имеют инструментов контроля над результатами процесса, который они запустили, они могут положить конец процессу глобализации путем упразднения юридических гарантий и гарантий безопасности.

Международный энергетический рынок всегда базировался на возможности применения основными его игроками вооруженной силы для его защиты или восстановления функционирования. Это было актуально уже в конце Второй мировой войны. Тогда Франклин Рузвельт взял на себя обязательство гарантировать территориальную целостность Саудовской Аравии в обмен на ее обязательство поставлять нефть в необходимых США количествах[5].

Связь между терроризмом и энергоресурсами бесспорна: террористическим атакам чаще всего подвергаются объекты энергетической инфраструктуры. Данные Национального института по предотвращению терроризма (National Memorial Institute for the Prevention of Terrorism) показывают, что террористические группы совершили по меньшей мере 310 атак против объектов нефтегазовой инфраструктуры во всем мире за период с 1990 по 2005 г.[6], большую часть – в восьми странах мира: Ираке, России, Колумбии, Эквадоре, Турции, Пакистане, Алжире и на Филиппинах. С самого начала американского вторжения в Ирак повстанцы систематически атакуют нефтяной терминал в Басре, нефтяные трубопроводы, электростанции. Эти действия до сих пор затрудняют восстановление нефтяной промышленности Ирака.

Все это доказывает, что процесс милитаризации энергетической безопасности закономерен, идет полным ходом и в него включается все большее количество государств, пытающихся отстаивать свои энергетические интересы. В современном многополярном мире страны, не имевшие ранее серьезных амбиций, сейчас активно наращивают свой военный потенциал для обеспечения собственных интересов"[7].

Эта тенденция ярко проявляется в странах Каспийского региона. Лишь малой частью существующих здесь противоречий вокруг энергоресурсов стал конфликт между Азербайджаном и Ираном из-за территориальных границ и прав на шельфовое бурение нефтяных скважин, вышедший на поверхность в 2001 г.

В июле 2001 г. два корабля компании British Petroleum (BP) по соглашению с Азербайджаном начали исследовательские работы в зоне, которая по договору о разделе Каспийского моря, входила бы в 20-процентную часть, принадлежащую Ирану. Для того чтобы прогнать исследовательские корабли BP, исламская республика выслала военное судно при поддержке истребителя-бомбардировщика. Работы были приостановлены, однако, по сообщениям азербайджанских СМИ, иранские самолеты в течение определенного времени нарушали даже воздушное пространство государства Азербайджан[8]. Свое несогласие с действиями иранских вооруженных сил выразила Турция, встав на сторону Азербайджана. Эта ситуация стала кульминацией процесса наращивания военного потенциала государствами Каспийского региона, начавшегося еще в середине 1990-х гг. С тех пор и по настоящее время военные расходы и объемы торговли вооружениями стран региона постепенно растут, активно идут военные реформы и процессы роста военной промышленности. Иран, Армения и Казахстан наращивают обычные вооружения. США и НАТО, а также Китай все активнее вовлекаются в процессы торговли оружием странам региона, пытаясь составить конкуренцию России.

Такая военно-политическая и военно-экономическая активность обуславливается стратегической важностью Каспийского бассейна. Обладая значительных запасов энергоресурсов, он в то же время является воротами в Евразию, в том числе во внутренние территории России и Центральной Азии, а также трансконтинентальным транспортным коридором, связывающим, с одной стороны, Малую и Среднюю Азию и Закавказье с Европой, а с другой – Европу с Юго-Западной Азией и Китаем. Акватория Каспия и сама по себе представляет большое значение. Поскольку Каспийское море – это закрытая водная система, существует лишь две возможности, определяемые военно-морским потенциалом государств региона: либо прибрежные государства достигнут баланса сил, либо одно или несколько из них будут пытаться установить свое превосходство.

Иран модернизирует свой флот, сильно пострадавший в результате ирано-иракской войны, берет на вооружение новые военные катера, а также самолеты-разведчики для патрулирования акватории Каспийского моря[9], периодически проводит военно-морские учения в регионе, в том числе с запуском баллистических и крылатых ракет, стал первым государством Персидского залива, получившим на вооружение подводную лодку. С 2002 г. Иран активно проводит учебные операции в Оманском море и проливе Хормуз с использованием специальных сил военно-морского флота при нарушении нефтедобывающей и транспортной инфраструктуры[10]. В будущем эти мероприятия не могут не оказать влияния на развитие ситуации вокруг Каспийского моря. Переброс военно-морских сил в акваторию Каспийского моря позволил бы Тегерану контролировать определенную часть морского трафика на Каспии, что существенно изменило бы баланс сил в регионе.

Оставив за пределами данной работы энергетические амбиции и военный потенциал таких стран, как Азербайджан, Казахстан и Туркменистан, обратимся к двум важнейшим игрокам на Каспийском поле – России, имеющей в силу географического положения серьезные интересы в регионе, и США, все активнее стремящимся проникнуть в регион и в нем закрепиться.

Каспийская флотилия военно-морского флота России имеет в своем составе 40 надводных боевых кораблей, авиацию и береговые войска. Российский ВМФ использует систему многоуровневой обороны, нацеленную на то, чтобы останавливать противника как можно дальше от собственных территориальных вод. Постепенная модернизация флотилии, ввод в строй новых кораблей будут способствовать усилению позиций России в регионе. Это особенно актуально в связи со значительными потерями Черноморского флота после распада СССР. Более того, для России Каспийское море, бассейн Волги и Северный Ледовитый Океан составляют единую важнейшую геостратегическую систему, которая использовалась еще в 1942 г. для переброски советского флота в Арктику и может использоваться сейчас для отстаивания национальных энергетических интересов.