Сергей КИЧИГИН

«...во время встречи с украинским президентом Виктором Ющенко в кулуарах Давоса я сказала ему, что шансы на предоставление Украине ПДЧ очень невелики. Сидя в крошечном шале* и наблюдая за тем, как колени очень высокого Ющенко практически прижаты к его подбородку, я внезапно осознала — у нас появилась проблема. Украинский президент чуть не плакал: «Это будет катастрофа, трагедия — если мы не получим ПДЧ», — умолял он».

__________________________________
*Небольшой сельский домик в швейцарском стиле.

То, что вы прочли, — цитата из только что вышедшей книги бывшего госсекретаря США Кондолизы Райс. Ее мемуары «Нет чести выше» поступили в продажу 1 ноября. Они написаны на весьма высоком литературном уровне, читаются с неослабевающим интересом.

На 766 страницах мемуаров Кондолиза Райс увлекательно повествует о том, почему для нее «нет чести выше», чем служение государственным интересам США на посту сначала советника по вопросам национальной безопасности президента Буша, а затем в должности госсекретаря.

В книге множество любопытных подробностей о характере, привычках и нравах государственных деятелей и политиков, с которыми встречалась автор. И коснуться всех аспектов этого повествования, которое, уверен, непременно станет бестселлером, невозможно даже в самой обширной рецензии. Поэтому остановлюсь лишь на том, что касается Украины.

Нравится то кому-либо или нет, но на все украинские проблемы Райс смотрит исключительно через призму отношений Москвы и Вашингтона. Она касается только тех проблем современной политики Украины, которые так или иначе касались этих отношений. Например, «оранжевый» переворот или вопрос о предоставлении Украине Плана по достижению членства в НАТО (ПДЧ). Практически только этим и исчерпывается интерес Райс к нашей стране. Впрочем, на фоне полного умолчания о ней в мемуарах в недавнем прошлом «лучшего друга» украинской демократии английского экс-премьера Тони Блэра те скупые слова об Украине, которые все-таки посвятила ей Райс, — уже заметный прогресс для западного политика.

Позволю себе пространную цитату, чтобы читатель мог убедиться в справедливости моих слов.

«Враждебность Москвы по отношению к Саакашвили имела более глубокие корни, нежели политические соображения или вопросы безопасности. Многие россияне демонстрируют иррациональную ненависть к грузинам как к нации... Однажды мне довелось остановиться в несколько сомнительном московском отеле «Украина». Когда я возвращалась в свой номер после ужина, возбужденная «горничная» (во времена Советского Союза эти пожилые гражданки бодрствовали всю ночь, «наблюдая» за приходом и уходом гостей отеля) рассказала мне, что меня спрашивали какие-то мужчины-грузины. Она произнесла свой откровенный антигрузинский монолог, явно не обратив внимания на то, что я тоже темнокожая.

Более того, в политическом плане грузин был принято считать грубой и опасной «мышечной массой» большевистской революции. Естественно, грузином был Иосиф Сталин. Грузином также был и Лаврентий Берия, ненавистный руководитель секретных служб, казненный в 1953 году за попытку свержения своих коллег по Политбюро сразу после смерти Сталина. Упоминания достоин и Серго Орджоникидзе — человек настолько порочный, что его имя стало синонимом слова «чистка».

Несмотря на все это, ориентированная на Запад революция в Грузии в краткосрочной перспективе выглядела допустимой, хотя и тревожной.

Восстание в Украине — дело совершенно иное.

Тот шок, который произвела в Москве оранжевая революция, можно понять только с учетом степени дезориентированности большинства россиян, после того как Украина в августе 1991 года провозгласила независимость. Принято считать, что потеря Украины для России равносильна потере Техаса или Калифорнии для США. Но это не точно, эта потеря была равносильна утрате всех первых тринадцати колоний (имеются в виду первые 13 штатов, вошедшие в состав США — С.К.).

Славянство, в том числе и кириллический алфавит, зародилось в Киеве и распространилось на Россию. На грани развала, который Российская империя переживала в XVII столетии, Украина принадлежала Польше, а Германия в конце Первой мировой войны признала ее кратковременную независимость. Во время Второй мировой войны кое-кто из нацистских лидеров тоже соблазнял независимостью в обмен на сотрудничество. Все это убеждало россиян в том, что Москва только во времена слабости была не в состоянии сохранить единство славянских народов — украинцев и россиян.

В 1954 году Никита Хрущев передал Крым — полуостров на берегу Черного моря — народу Украины в честь сотен лет русско-украинской дружбы. В то время этот факт не играл никакой роли. Тем не менее развал Советского Союза показал стратегическую ошибочность этого шага. Россия внезапно очутилась в такой ситуации, когда ее важные активы и немалая часть населения оказались на территории обретшей независимость Украины. Самая главная база российского военно-морского флота в Севастополе теперь располагалась на территории другого государства. Вместе с почти 700 000 этнических россиян, составляющих приблизительно 70% населения города. Оранжевая революция оказалась тяжким ударом для Москвы — как с точки зрения стратегических интересов России, так и ее национальной идентичности.

Во время существования Советского Союза и после этого я несколько раз бывала в России и Украине. Мне было вполне очевидно, что украинцы — особенно в западной части страны — не испытывали теплых братских чувств по отношению к России. Было также очевидно и то, что россияне недооценивали степень украинской антипатии по отношению к ним. Несмотря на поколения межнациональных браков, украинцы оставались этнически и лингвистически иным народом. Своей неуместной демонстрацией нерушимых братских связей между двумя народами россияне лишь сильнее настраивали украинцев против себя. Вот почему для меня не стал сюрпризом тот факт, что лидеры оранжевой революции с трудом скрывали свои антироссийские настроения. Создавалось впечатление, что Москву это застало врасплох...

На выборах победили Виктор Ющенко и Блок Юлии Тимошенко, и пока их сторонники, облаченные в оранжевые одежды, праздновали это событие на улицах, эти два прозападных политика сформировали правительство. На протяжении последующих пяти лет они вели борьбу за определение пути развития и индивидуальности Украины.

Как и в любой стране, освобождающейся от оков тирании, выборы стали лишь первым шагом на пути к демократии. Слабые государственные институты, разгул коррупции и наличие тенденции к преобладанию личных (а также личной вражды) интересов над политическими. К сожалению, время уходило, а украинские лидеры все чаще обвиняли друг друга, и речь шла главным образом о борьбе между ними, а не о борьбе за будущее их страны» (стр. 358—359).

В приведенном отрывке обращает на себя внимание в т. ч. то, что, будучи профессором Стенфордского университета и считаясь специалистом по странам бывшего СССР, Райс допускает многочисленные фактологические ошибки.

Имя Серго Орджоникидзе не является синонимом слова «чистка». Как раз он, выступая против набиравшего силу в 30-х годах механизма репрессий, и сам стал жертвой (ученые спорят до сих пор, было ли это самоубийство или инфаркт). Но в любом случае он ушел из жизни до начала кровавого безумия 1937 года.

О каком распаде российской империи в XVII веке говорит автор, если империя была провозглашена только в XVIII веке (1721 г.) и просуществовала до февраля 1917 г.

Украина никогда целиком не входила в состав Польши.

В Севастополе никогда не жили и не живут 700 000 русских, поскольку население города по переписи 1959 г. составляло 144 000 человек, и по оценочным данным 2011 г., — немногим более 380 000.

Это то, что касается фактов. Вызывает вопросы и сцена, в которой горничная «Украины» наставляет г-жу Райс в антигрузинском духе, невзирая на цвет ее кожи и, видимо, на службу безопасности. Если и не американскую, то на российскую точно. В любом случае стоит ли на основе этого монолога делать вывод о том, что «россияне демонстрируют иррациональную ненависть к грузинам как к нации»

Те, кто бывает в России или имеет там знакомых или друзей, знает, что грузины составляли и составляют значительную часть научной и культурной элиты современной России.

Если же говорить об «иррациональной ненависти», то почему — «ненависти», а не, скажем, «недоверии» или «подозрительности»?

И, заканчивая тему глубины познаний г-жи Райс, прибегну еще к одной цитате.

«Обычно церемонии по случаю прибытия госсекретаря <в зарубежные страны> проходили скучно. Госсекретарь спускался по ступеням в ожидании рукопожатия шефа протокола, которые все выглядели похоже в каждой из стран, какой бы экзотической она ни была... Чтобы мои визиты выглядели по-иному, мои ведущие специалисты предложили внедрить практику «встречающих лиц», которые представляли бы культуру той или иной страны. Иногда эти люди были предсказуемы, например, как маленькие девочки с хлебом и солью в Украине или периодически выступавшие местные поп-звезды» (стр. 346).

Так что теперь наши могут уверенно ссылаться на Кондолизу Райс, отвечая на вопрос, откуда пошла украинская традиция встречать гостей хлебом-солью.

Но если некоторые представления г-жи Райс о нашей стране и о наших соседях не могут не вызывать улыбки, то ее сведения о личных контактах с нашими политиками и о некоторых событиях, касающихся Украины, как бы ни были эти сведения скудны, заслуживают внимания.

Вот как выглядит известная «газовая война» в интерпретации Кондолизы Райс:

«...мне сообщили, что Владимир Путин планирует выступить с заявлением о том, что Россия намерена следующим утром прекратить поставки газа Украине. Это решение повредит не только Украине, но и сорвет поставки газа в Европу. Я вспомнила разговор президента Буша с канцлером Германии Шредером, состоявшийся несколько лет назад. Услышав о намерении правительства Германии по демонтажу существующих АЭС, президент не поверил своим ушам и заметил, что Германия будет испытывать еще более сильную зависимость от российского газа.

Шредера этот момент не беспокоил — он назвал Россию «надежным партнером». Мы все были просто поражены, когда всего через несколько дней после своей отставки он получил пост председателя совета директоров проекта трубопровода, проходящего по дну Балтийского моря и соединяющего Россию с Германией. Отныне подтекст зависимости Германии от Москвы стал явным.

На следующий день Путин выступил со своим заявлением. Он сообщил о том, что политических мотивов нет, есть только экономические соображения, и согласно им Украина должна наконец-то начать платить за газ по рыночной цене. Когда я публично заявила, что Россия использует газ и нефть в качестве оружия, чтобы напоминать зависимым странам о том, что им не следует бросать вызов Москве, в Кремле пришли в ярость.

Это заявление стало причиной гневной отповеди со стороны министра иностранных дел России Сергея Лаврова, обвинившего меня в лицемерии. «Вы всегда твердите о свободном рынке, — сказал он, — но как только мы применяем эти принципы в отношении ваших друзей (он имел в виду демократическую Украину), вы уже не столь принципиальны».

Я ответила, что не имею ничего против свободного рынка, но добавила, что Украине необходимо время для адаптации. «И, Сергей, — ответила я, — в следующий раз, когда вы захотите привести очередной экономический аргумент, не заставляйте своего президента объявлять о прекращении поставок газа в новогоднее утро».

Не буду здесь напоминать подробно всю предысторию того решения Москвы и роли в этом решении экспериментов с ценой на газ Виктора Ющенко. Следует ведь учитывать и то, что Кондолиза Райс в оценке тех событий исходила и из той информации, которую ей предоставляла украинская сторона (стр. 412).

Вот ее впечатления от этих контактов.

«Ющенко... вступил в склочную коалицию с Юлией Тимошенко — красоткой-блондинкой, бывшей в то время очень популярной политической фигурой. У Ющенко на лице до сих пор были видны шрамы, полученные в результате странного эпизода с отравлением, которое исказило черты его лица и придало его коже жутковатый багровый оттенок. И хотя доказать это не представлялось возможным, Ющенко и многие другие люди верили, что в этом виноваты россияне, якобы намеревавшиеся убить его. Иными словами, Ющенко был фигурой, вызывавшей сочувствие, несмотря на то, что он был несколько переменчивым политиком. Напряженность в отношениях внутри «оранжевого лагеря» была чрезвычайно высока. Тимошенко умалчивала о своей поддержке ПДЧ, но Ющенко умудрился превратить вопрос ПДЧ в лакмусовую бумажку своих способностей по оправданию надежд своих западных друзей.

...Украина и Грузия считали ПДЧ важным подтверждением своей прозападной ориентации и (хотя об этом вслух не говорили) защитой от давления Москвы» (стр. 671).

Вот практически и все, что сочла необходимым сказать Кондолиза Райс в своей книге об Украине и ее политиках, хотя не раз встречалась со многими из них и обсуждала с ними важнейшие вопросы.

Например, навскидку, 7 декабря 2005 г. в рамках европейского турне Райс провела встречи с президентом Ющенко, премьером Ехануровым, министром иностранных дел Тарасюком, лидером БЮТ Тимошенко, а также выступила перед студентами Киевского университета. В 2006 г. состоялись встречи премьера Януковича с госсекретарем Райс. Как было сказано, «эти встречи прошли без совместного фотографирования и совместных заявлений для прессы». Важной темой переговоров Януковича с Райс были вопросы энергетики. Янукович гарантировал обеспечение стабильной транспортировки российского газа в Европу. Было высказано и желание достроить нефтепровод «Одесса—Броды—Плоцк». И т.п.

Обо всем этом в книге нет ни слова. Видимо, все-таки потому, что встречи и т. д. проходили не в контексте российско-американских отношений. Ни слова о лучшем министре иностранных дел и лучшем друге США Тарасюке и премьере Еханурове.

Лишь о Викторе Януковиче говорит Кондолиза Райс, и опять лишь то, что их познакомил Владимир Путин.

Зато своим российским партнерам на переговорах Райс посвящает десятки страниц и много ярких слов.

«Я разработала шаблон, согласно которому проходили встречи в Москве. Мой коллега, Сергей Лавров, принимал гостей. Он был послом России в ООН на протяжении почти десяти лет. Говорил по-английски с характерными нюансами, и многие считали его довольно жестким в суждениях, но умелым дипломатом. Он любил утонченное вино, хорошую еду и охоту в диких районах Сибири. В конце концов он был русским.

У нас сложились хорошие отношения, несколько формальные, но иногда случались разногласия. Он, как и я, врожденный полемист, не гнушался словесных перепалок. Иногда это раздражало наших европейских партнеров, но обычно мы приходили к согласию и разрешению спорных вопросов. По крайней мере так было до грузинской войны, когда наши отношения были полностью разрушены.

Сначала тем не менее мне нравилось работать с Лавровым, в основном потому, что он был уважаемым политиком в Москве, способным влиять на ситуации. В течение многих лет я ценила тех коллег, которые умели проводить политику своего правительства. Было приятно иметь прекрасные дружеские отношения, но иногда приходилось работать с коллегами, которые были приятными собеседниками за обедом, но беспомощными политиками (не Тарасюка ли в том числе Райс имеет в виду? — С.К.).

Перед визитом в Москву в апреле 2005 года мы уже встречались с Лавровым в Турции вскоре после того, как я стала госсекретарем. Там он почти целый час высказывал претензии от имени России к политике США. Я спокойно слушала и сказала Биллу Бёрнсу (послу США в России), чтоб он передал ему <Лаврову>, что наше взаимодействие должно улучшиться, иначе на такие встречи нет смысла тратить мое время. Я ожидала участия в обмене идеями, а не выслушивания монолога. Более того, министры иностранных дел должны сосредоточиться на важных вопросах, а не на третьестепенных проблемах.

Когда мы встретились с Лавровым в Москве, диалог был уже лучше, и через некоторое время мы пришли к тому, что могли по-настоящему выслушать друг друга, а не произносить каждый свою заранее заготовленную речь.

После встречи с Лавровым я обычно встречалась с Путиным — иногда в его инкрустированном офисе в Кремле, иногда на его правительственной даче. Русские любят дачи, или летние домики, — от неотапливаемых хижин до особняков. Разумеется, дача Путина относилась к последним и находилась в 24 км от Москвы. По дороге, ведущей из центра города, можно было наблюдать показной образ новой России — дорога была, как Родео-Драйв, — с фирмами типа «Дольче» и «Габбана» и «Роллс-Ройс». Уже ясно, что дни советской автаркии** давно позади.

________________________________
**Автаркия — закрытая экономика.

Мы редко встречались с Путиным в формате более чем «два на два», а с годами все чаще — «один на один». Мы обсуждали некоторые вопросы, но со временем он использовал встречи, чтобы выразить не только свои «разочарования» политикой США, но и свое понятие о демократии. «Ты знаешь нас»***, — говорил он, имея в виду мое академическое образование. Этой фразой обычно начиналось его длинное рассуждение о том, как Россия может прийти к демократии: через сильную руку (его) и плавное развитие фракций внутри его партии, которые смогут тогда представлять разные точки зрения. Он думал об этом, как о фракционной Либеральной демократической партии Японии, которая с 1955 года, за исключением небольшого периода ранних 90-х, была основной правящей партией в стране с разными течениями в своих рядах. У русских были разные <политические> группы, породившие многочисленные революции, которые всегда заканчивались плохо, замечал он. Ими <русскими> нужно руководить.

____________________________________
***Эти русские слова Райс приводит в транскрипции.

Хотя это была радикальная позиция бывшего марксиста, она совершенно отлична от наших современных понятий о демократическом развитии. На нашей встрече ...Путин не говорил прямо, что цветные революции были инструментом США для того, чтобы сбить Россию с намеченного пути развития, но его намеки были очевидны. Путин отметил, что он против любых «уличных революций». Говоря, что глупо рассуждать о восстановлении СССР, он тем не менее напоминал, что новые независимые государства получили свои государственные институты и благосостояние от Советского Союза. Поэтому неудивительно, что Москве следует «сохранять интерес» к ним» (стр. 359—360).

Цитирование этой увлекательной книги можно было бы продолжать и продолжать. Но вывод, к которому приходишь по ее прочтении: Украина для США — всего лишь рядовая пешка в их большой геополитической игре с Россией.

По крайней мере так было в те уже ставшие историей годы, когда внешней политикой США руководил «черный цветок в Белом доме», как назвал госсекретаря Муаммар Каддафи, подаривший Райс во время их встречи в 2008 году специально для нее сочиненную песню с таким названием.

Когда через три года Райс выпустила свои мемуары, Каддафи уже не может ее поздравить, хотя ему Кондолиза отвела отдельную главку, рассуждая о событиях в Ливии практически вплоть до гибели Муаммара. Она отмечает: «Каддафи жил в своей собственной голове, в своего рода альтернативной реальности... И я очень, очень рада, что мы смогли разоружить его, лишив его наиболее опасного оружия массового поражения, которое он.., я не сомневаюсь, применил бы в свой последний час».

О каком оружии массового поражения говорит Кондолиза Райс — бог весть. «Нет человека — нет и ОМП?»