Почему мы скоро будем тосковать по холодной войне (август 1990 г.)

Данная статья одного из наиболее видных представителей школы неореализма в международных отношениях была впервые опубликована в журнале Atlantic в августе 1990 года и вызвала тогда широкий резонанс по всему миру. Сегодня «новая холодная война» является одним из наиболее популярных понятий в мировой околополитической дискуссии. В этой связи рассуждения Джона Миршеймера и его прогнозы 18-летней давности представляют собой крайне любопытный материал для анализа минувшей эпохи – периода бурных перемен, которые так и не привели к появлению стабильного «нового мирового порядка».

Мир – это прекрасно. Я люблю мир не меньше любого другого человека, и у меня нет желания нагнетать тоску, когда вокруг царит оптимизм в отношении будущего устройства нашей планеты. Тем не менее мой основный тезис в данном эссе таков: вероятно, мы вскоре пожалеем, что холодная война осталась в прошлом.

Безусловно, никто не заплачет по поводу таких побочных продуктов холодной войны, как конфликты в Корее и Вьетнаме. Ни один человек не захочет повторения истории с самолетом U-2, нового карибского ракетного кризиса или вторичного сооружения Берлинской стены. И уж точно никто не пожелает очутиться в условиях, которые царили во времена холодной войны внутри стран: чистки и клятвы на лояльность, ксенофобия и подавление инакомыслия. Вряд ли мы однажды вдруг откроем для себя новые мудрые мысли в угрожающих заявлениях Джона Фостера Даллеса.

Однако может случиться, что в один прекрасный день мы станем горько сожалеть об утрате порядка, который благодаря холодной войне пришел на смену хаосу в международных отношениях. Ведь на протяжении 45 лет ХХ века, до воцарения холодной войны, Европа пребывала в состоянии необузданной анархии.

Необузданная анархия (война всех против всех, по Гоббсу) – первопричина вооруженного конфликта. Те, кто полагает, что о вооруженных конфликтах между европейскими государствами сейчас не может быть и речи, что две мировые войны раз и навсегда вытравили войны из Европы, смотрят на будущее с неоправданным оптимизмом. Теории мира, которые имплицитно подпитывают такой оптимизм, весьма поверхностны. Они не выдерживают критики ни с логической, ни с исторической точек зрения. На точность предсказаний, содержащихся в этих теориях, нельзя положиться.

Мировому сообществу предстоит подвергнуть серьезному испытанию теории войны и мира, выдвинутые учеными-обществоведами: они ведь и представить себе не могли, что их идеи будут проверяться всемирно-историческими событиями, о которых почти ежедневно сообщают газеты. Автор этих строк, отважившись сделать прогноз относительно будущего Европы, готов выложить свои теоретические выкладки на стол. Я надеюсь предпринять против альтернативных теорий войны и мира такую интеллектуальную атаку, на какую только способен. Берусь доказать, что перспектива возникновения крупных кризисов и даже войн в Европе, вероятно, резко возрастет после того, как холодная война станет достоянием истории. Следующие 45 лет в Европе вряд ли будут такими же бурными, как 45 лет, предшествовавшие холодной войне, но они, скорее всего, могут стать гораздо более бурными, чем последние 45 лет – эпоха, которую мы, возможно, когда-нибудь будем называть периодом не «холодной войны», а «длительного мира», говоря словами Джона Льюиса Гэддиса.

Такой пессимистический вывод основывается на общей посылке, что коренными причинами войны и мира являются характер и распределение военной мощи между государствами. Так, состояние мира в Европе с 1945-го – вначале хрупкого, затем все более прочного – объясняется тремя факторами:

• биполярным распределением военной мощи на европейском континенте;
• примерным военным паритетом между противостоящими державами – Соединенными Штатами и Советским Союзом;
• тем фактом (по поводу которого принято выражать сожаление), что каждая из этих сверхдержав обладает весьма значительным ядерным арсеналом.

Нам пока неведомо, что будет представлять собой новая Европа. Но некоторые моменты известны. Например, мы знаем, что произойдет возврат к многополярному распределению силы, которая характеризовала европейскую государственную систему с самого ее основания, – с Вестфальского мира 1648 года вплоть до 1945-го. Мы знаем, что войны сопутствовали этой многополярной европейской государственной системе с начала до конца. Мы знаем, что с 1900 по 1945 год в войнах, которые были вызваны в основном нестабильностью такой государственной системы, погибло около 50 миллионов человек. Мы также знаем, что с 1945-го в войнах погибло одних только европейцев около 15 тысяч: примерно 10 тысяч венгров и русских в ходе событий, которые мы можем назвать русско-венгерской войной октября – ноября 1956 года, и примерно от 1,5 до 5 тысяч греков и турок в войне за Кипр в июле – августе 1974-го.

Мысль ясна: Европа возвращается к государственной системе, которая давала очевидные поводы для совершения агрессии. Если вы, подобно представителям реалистической школы теории международных отношений (к которым принадлежу и я), считаете, что политический строй государств не оказывает заметного влияния на перспективы международного мира и что вести войну государства побуждает характер государственной системы, а не отдельных ее составляющих, то трудно разделить широко распространенный ныне энтузиазм по поводу будущего Европы. Прошлый год (1989) часто сравнивали с 1789-м, когда началась Великая французская революция, как с годом свободы – таким он и был. Только в обстановке всеобщего ликования забыли, что полные надежд события-1789 знаменовали собой начало эры войн и завоеваний.

«ЖЕСТКАЯ» ТЕОРИЯ МИРА

Отчего до 1945 года в Европе царила эпоха насилия и почему послевоенная эра – период холодной войны – стала намного более мирной? Две мировые войны, произошедшие до 1945-го, имели множество конкретных и неповторимых причин, но для исследователя в области международных отношений, стремящегося найти в поведении государств в прошлом общие черты, которые могли бы помочь предсказать их поведение в будущем, важны два главных фактора. Это – многополярный характер распределения силы в Европе и дисбаланс военной мощи великих держав, который возникал, когда они боролись за первенство или преимущества.

В геометрии силы в международных отношениях есть нечто элементарное, поэтому легко не заметить ее важность. «Биполярность» и «многополярность» – неблагозвучные неологизмы, но без них не обойтись. Холодная война, когда две сверхдержавы скрепляют противостоящие союзы явно более слабых государств, – наша модель биполярности. Европа 1914 года с Францией, Германией, Великобританией, Австро-Венгрией и Россией в качестве великих держав – наша модель многополярности. Если случившееся в 1914-м достаточно убедительно доказывает, что многополярные системы представляют собой более опасную геометрию силы, тогда, пожалуй, другие аргументы не нужны.

Увы, нет эмпирических исследований, обеспечивающих убедительную поддержку данному постулату, что лишает его теоретической стройности. Европейская система государств с момента ее возникновения по 1945 год была исключительно многополярной, поэтому в прошлом нет примеров различных последствий функционирования двух систем. Безусловно, в более ранние времена можно найти разрозненные примеры биполярных систем, в том числе таких, которые были настроены на войну (например, Афины и Спарта, Рим и Карфаген). Но современная история не дает убедительных примеров, поскольку она еще не завершена. В отсутствие всеобъемлющего исторического обзора мы можем лишь предложить доводы, доказывающие правоту то одной, то другой стороны в дебатах. В результате аргументы в этом эссе строятся в основном на умозаключениях.

Если рассуждать логически, биполярная система имеет более мирный характер по той простой причине, что в состоянии соперничества находятся только две крупные державы. Больше того, при данной системе великие державы, как правило, требуют лояльности от малых стран, что с высокой долей вероятности приводит к образованию жестких союзнических структур. Малые государства, таким образом, защищены не только от нападений со стороны противостоящей великой державы, но и друг от друга. Следовательно, биполярная система имеет только одну диаду (пару), в которой может разразиться война.

Многополярная система обладает гораздо большей подвижностью и содержит множество таких диад. Поэтому при равенстве других факторов вероятность войны статистически выше при многополярной модели, чем при биполярной. Принято считать, что в многополярном мире вооруженные конфликты, в которых участвуют только малые страны или только одно крупное государство, не столь разрушительны, сколь столкновение между двумя крупными державами. Но малые войны потенциально всегда могут перерасти в крупные.

Далее, при многополярной системе государств сложно осуществлять сдерживание, поскольку часто имеет место дисбаланс, и когда асимметрия сил прогрессирует, становится трудно сдерживать сильное государство. Две крупные державы могут объединиться для атаки на третью страну, как это сделали Германия и Советский Союз в 1939 году, когда они вместе напали на Польшу. Кроме того, крупное государство может просто запугивать более слабое в противостоянии один на один, используя превосходящую силу, чтобы устрашить малое государство либо подчинить его. Действия Германии против Чехословакии в конце 1930-х как раз дают пример такого поведения. Объединение и устрашение, как правило, неизвестны при биполярной системе – когда на мировой арене доминируют две крупные державы, невозможно достижение такой асимметрии сил, которая привела бы к объединению и устрашению.

Есть и вторая причина, по которой при многополярности сдерживание становится проблематичным. В условиях такой геометрии силы намерения соперничающих государств, а также размер и мощь противостоящих коалиций трудно просчитать, поскольку контуры мирового порядка остаются переменной величиной, – ведь коалиции имеют тенденцию обретать и терять партнеров. Это может подвести агрессоров к ошибочным заключениям, что они имеют право принуждать другие страны, запугивая их войной, или даже добиваться полной победы на поле боя.

Например, Германия до 1914 года не была уверена, что если она будет стремиться к гегемонии на европейском континенте, то Великобритания выступит против нее, и абсолютно не ожидала, что Соединенные Штаты в конечном счете вступят в войну. В 1939-м Германия надеялась, что Франция и Великобритания останутся в стороне, пока она будет завоевывать Польшу, и опять же не предвидела вступления в войну Америки. В результате Германия переоценила свои шансы на успех.

Перспективы сохранения мира, однако, не являются просто функ-цией от числа крупных держав в системе. На эти перспективы влияет также относительная военная мощь крупных держав. И биполярные, и многополярные системы с большей вероятностью будут иметь мирный характер, если сила в них распределяется равномерно. Неравенство сил провоцирует войну, поскольку возрастают шансы агрессора на победу на поле боя.

В большинстве крупных войн, которые сотрясали Европу на протяжении последних пяти веков, одна наиболее сильная держава воевала против остальных ведущих государств. Такая модель была характерна для тех войн, которые начались из-за притязаний на гегемонию со стороны Карла V, Филиппа II, Людовика XIV, революционной и наполеоновской Франции, Германии при Вильгельме и нацистской Германии. Отсюда следует, что масштаб разрыва в военной мощи между двумя ведущими государствами в системе – основной фактор стабильности. Небольшой разрыв способствует миру, большой разрыв ведет к войне.

Ядерное оружие, кажется, на плохом счету почти у всех, но факт остается фактом: это оружие – мощный фактор мира. Сдерживание, скорее всего, оказывается эффективным, когда издержки и риски развязывания войны, безусловно, высоки. Чем более страшной представляется будущая война, тем меньше вероятность того, что она начнется. Также можно утверждать, что сдерживание является более действенным фактором, если завоевание (другой страны) представляется более трудным. Очевидная бесполезность попыток экспансии может остановить потенциальные государства-агрессоры.

Исходя из обеих посылок, можно говорить о том, что ядерное оружие служит миру. Это оружие массового уничтожения приведет к страшным разрушениям, в каком бы масштабе оно ни применялось. Больше того, оно гораздо полезнее для самообороны, чем для нападения. Если ядерные арсеналы обеих сторон защищены от атаки, создавая тем самым договоренность взаимного гарантированного уничтожения, ни одна из сторон не может применить это оружие для достижения значительных военных преимуществ. Международные конфликты становятся тогда только испытанием воли. Кто осмелится применить средства немыслимой разрушительной силы? Обороняющиеся страны в этом случае имеют преимущество, так как они обычно дорожат своей свободой больше, чем агрессоры ценят новые завоевания.

Ядерное оружие способствует укреплению мира, так как с позиции военной силы отношения между государствами становятся более равноправными. Страны, обладающие средствами ядерного сдерживания, могут на равных противостоять друг другу, даже если размеры их арсеналов сильно различаются, поскольку обе стороны обладают потенциалами гарантированного уничтожения. Кроме того, взаимно гарантированное уничтожение помогает снять остроту запутанной проблемы неправильной оценки, так как почти не остается сомнений по поводу относительной силы государств.

Никакая дискуссия о мире в XX столетии не была бы полной без упоминания о национализме. Я не имею ничего против понятия «национализм» как синонима «любви к стране». Но гипернационализм – убеждение, что другие нации или национальные государства хуже и представляют опасность, – является, пожалуй, самой большой единичной угрозой миру, исходящей изнутри, хотя гипернационализм пока еще не является ведущей силой в мировой политике. Гипернационализм возник в прошлом среди европейских стран, поскольку большинство из них были национальными государствами, то есть государствами, населенными в основном представителями одной этнической группы. Эти страны существовали в анархичном мире, испытывая постоянную угрозу со стороны других государств. При такой системе люди, которые любят свой народ, могут легко перейти к тому, чтобы с презрением относиться к национальностям, населяющим противостоящие государства. Проблема усугубляется, когда элиты внутри стран демонизируют нацию противника, чтобы обеспечить поддержку своей политике национальной безопасности.

Гипернационализм имеет под собой особенно благодатную почву при военных режимах, опирающихся на массовые армии. Чтобы удержаться у власти, таким режимам нужны жертвы, и государство подвержено искушению апеллировать к националистическим чувствам, чтобы мобилизовать своих граждан на эти жертвы. Усиление гипернационализма наименее вероятно, когда государства могут положиться на небольшие профессиональные армии либо на сложные высокотехнологичные военные организации, которые функционируют без привлечения огромных людских ресурсов. По этой причине ядерное оружие смягчает национализм, так как благодаря ему основа военной мощи смещается от массовых армий к меньшим по численности высокотехнологичным организациям.

После 1945 года гипернационализм в Европе резко пошел на спад не только из-за «ядерной революции», но и потому, что после войны его сдерживали оккупационные силы. Больше того, у европейских государств, уже не обеспечивающих свою собственную безопасность, не было повода разжигать национализм для усиления общественной поддержки национальной обороны. Но самые радикальные перемены произошли, когда центр европейской политики сместился в сторону Соединенных Штатов и Советского Союза – двух государств, населенных многочисленными этническими группами, в которых не было таких крайних проявлений национализма, как в Европе. Этому благоприятному фактору – отсутствию гипернационализма – способствовало также укрепление стабильности послевоенной системы. Поскольку вероятность войны снизилась, ни одна из сверхдержав не испытывала необходимости в мобилизации своих граждан.

Биполярность, равновесие военной мощи и ядерное оружие – это основные элементы, которые, по моему мнению, объясняют «длительный мир».

Многие думающие люди считают, что биполярная система в Европе – одиозное явление, и стремятся покончить с ней, разрушая советскую империю в Восточной Европе и подрывая советскую военную мощь. Многие также сокрушаются по поводу военного паритета между сверхдержавами.

Одни сожалеют о неопределенной, тупиковой ситуации, к которой привел этот паритет, и рекомендуют добиваться военного превосходства. Другие жалеют об ассигновании сотен миллиардов долларов на то, чтобы не допустить войны, которая так и не началась. Последние доказывают не то, что эти средства, хотя и были велики, окупились, а скорее то, что их потратили зря. Что же касается ядерного оружия, то, по общему признанию, это – плохая вещь. Ненависть, которую вызывает данный атрибут послевоенной системы, не позволяет многим на Западе признать жестокую правду: ядерное оружие сохраняет мир.

Хватит рассуждать о прошлом. Что сохранит мир в будущем? Говоря конкретно, какой новый порядок может установиться, если НАТО и Организация Варшавского договора будут распущены (что и произойдет, если холодная война действительно закончится), Советский Союз покинет Восточную Европу, а американцы уйдут из Западной Европы, забрав с собой ядерное оружие? Следует нам радоваться такому ходу событий или опасаться его?

Одно очевидно: новый европейский порядок будет многополярным. Германия, Франция, Великобритания и, возможно, Италия приобретут статус крупных держав. СССР не сохранит статуса сверхдержавы – и не только потому, что его Вооруженные силы будут, безусловно, сокращены, но и потому, что с выводом войск из Восточной Европы Советскому Союзу станет гораздо труднее распространять свое влияние на континенте. СССР, конечно, останется крупной европейской державой. Система, которая образуется в результате (при четырех либо пяти крупных странах), будет страдать от проблем, типичных для многополярности, и таким образом возрастет риск нестабильности.

Вероятность проявления двух других аспектов нового европейского порядка – распределения силы между крупными государствами и распределения ядерного оружия – не столь велика. Строго говоря, вопрос о том, кто получит ядерное оружие, станет, вероятно, самым неясным для новой Европы. Возможны три сценария ядерного будущего Европы.

СЦЕНАРИЙ «ЕВРОПА БЕЗ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ»

Многие европейцы (и некоторые американцы) хотят, чтобы Европа полностью освободилась от ядерного оружия. Создание безъядерной Европы потребовало бы от Великобритании, Франции и Советского Союза отказа от этих талисманов суверенитета – трудно представить себе такой ход событий, если не сказать больше.

Те, кто желает этого, тем не менее, верят, что это был бы самый мирный вариант из всех возможных. На деле же безъядерная Европа – самый опасный сценарий устройства после холодной войны, какой только можно вообразить. Умиротворяющий эффект ядерного оружия сойдет на нет. Осторожность, которую оно внушает, безопасность, которую оно обеспечивает, примерное равенство, которое оно устанавливает, ясность относительной силы, которую оно создает, – все это будет утрачено. Мир окажется зависимым от других параметров нового порядка – числа полюсов и распределения силы между ними. Геометрия силы в Европе станет во многом такой, какой она была в период между мировыми войнами, – схемой провоцирования напряженности, кризиса и, возможно, даже войны.

Советский Союз и объединенная Германия, скорее всего, превратятся в самые сильные государства безъядерной Европы. Между ними будет пролегать полоса из малых независимых стран Восточной Европы. Эти страны, наверно, станут опасаться Советского Союза не меньше, чем Германии, и, следовательно, не будут особенно склонны со-трудничать с СССР для сдерживания возможной германской агрессии.

Данная проблема фактически возникла в 1930-х, а 45 лет советской оккупации уж никак не уменьшили страхи восточноевропейских государств перед лицом советского военного присутствия. Таким образом, сценарии, по которым Германия применяет силу против Польши, Чехословакии или даже Австрии, в безъядерной Европе приобретают черты реальности.
Далее, вывод советских войск из Восточной Европы едва ли гарантирует их уход навсегда. В самом деле, российское присутствие в этом регионе на протяжении нескольких последних веков то расширялось, то сокращалось. На саммите в Вашингтоне один из членов делегации, возглавляемой президентом Михаилом Горбачёвым, сделал серьезное предупреждение: «Перед вами та же проблема, чреватая взрывом, что была в связи Германией в 1930-х годах. Унижение великой державы. Экономические неурядицы. Подъем национализма. Не следует недооценивать опасность».

Конфликты между восточноевропейскими государствами также могут угрожать стабильности нового порядка. Уже возникли серьезные трения между Венгрией и Румынией по поводу отношения Бухареста к венгерскому меньшинству в Трансильвании. Эта территория раньше входила в состав Венгрии, и здесь до сих пор проживают около двух миллионов этнических венгров. Если бы не советская оккупация Восточной Европы, Румыния и Венгрия, возможно, уже воевали бы друг против друга из-за этой проблемы, которая и в будущем может стать причиной войны.

Это не единственная потенциально «горячая точка» в период распада советской империи. Источником конфликта может стать польско-германская граница. Пограничный спор существует между Польшей и Чехословакией. Если Советский Союз позволит некоторым своим республикам получить независимость, поляки и румыны способны заявить о претензиях на территории, которые сейчас входят в СССР, а в прошлом принадлежали им. Если обратиться к югу Европы, то отчетливо вырисовывается возможность развязывания гражданской войны в Югославии. Югославия и Албания могут столкнуться из-за Косово, одного из районов Югославии, в котором большинство жителей – националистически настроенные албанцы. У Болгарии назрел конфликт с Югославией из-за Македонии, а Турция выражает недовольство отношением к турецкому меньшинству в Болгарии. Опасность того, что эти ожесточенные этнические и пограничные споры выльются в войну в безъядерной Европе, которая должна стать чем-то вроде Эдема, настолько реальна, что впору ощутить ностальгию по холодной войне.

Военные действия в Восточной Европе принесли бы огромные страдания ее жителям. Война может оказаться более масштабной, и в нее вступят крупные государства, особенно если беспорядок приведет к неустойчивости в политической жизни, что создаст возможности для расширения влияния, либо возникнет угроза поражения стран, находящихся в дружественных отношениях с той или иной крупной державой. В период холодной войны обе сверхдержавы были втянуты в конфликты по всему земному шару, зачастую в отдаленных районах, имеющих небольшое стратегическое значение. Восточная Европа, находясь в непосредственной близости и от Советского Союза, и от Германии, играет важную роль в экономическом и стратегическом плане. Поэтому беспорядки в Восточной Европе дали бы этим двум государствам гораздо более существенный повод для вмешательства, чем конфликты прошлого в Третьем мире – сверхдержавам. Больше того, страны Восточной Европы могут иметь весомый стимул втягивать крупные державы в свои локальные столкновения, потому что исход таких конфликтов будет во многом определяться относительным успехом каждой стороны в обретении союзников.

Трудно предсказать точно, каков будет баланс сил в обычных вооружениях в Европе после окончания холодной войны. Может случиться так, что Советский Союз восстановит свое могущество вскоре после ухода из Восточной Европы. В этом случае советская мощь превзойдет германскую. Но возможно и то, что центробежные национальные силы приведут к распаду Советского Союза и ни одно из государств, образовавшихся в результате этого распада, не будет равно по силе объединенной Германии. Наконец, последний вариант (наиболее вероятный): Германия и Советский Союз станут государствами, примерно равными по мощи. Первые два варианта геометрии силы, при которых два ведущих государства будут заметно отличаться по своей военной мощи, вызывают особую тревогу, хотя, если Советский Союз и Германия достигнут баланса сил, причина для беспокойства тоже сохранится.

Завершая этот перечень опасностей, хочу отметить, что безъядерная Европа, скорее всего, пострадает от гипернационализма, поскольку безопасность при таком порядке будет основываться на массовых армиях, а это, как мы убедились, зачастую невозможно обеспечить без общественной поддержки. Проблема, наверное, приобретет особенно острый характер в Восточной Европе с ее неопределенными границами и группами этнических меньшинств. Однако почва для возникновения национализма есть и в Германии. Немцы за последние 45 лет сделали очень много для борьбы с гипернационализмом и преодоления мрачного наследия прошлого. Тем не менее вызывают тревогу такие факты, как недавний призыв нескольких известных немцев вернуться к более националистическим (патриотическим) принципам в историческом образовании.

По всем вышеуказанным причинам безъядерная Европа, как бы этого ни желали многие европейцы, вряд ли станет реальностью.

СЦЕНАРИЙ «СОХРАНЕНИЕ НЫНЕШНЕГО КЛУБА ЯДЕРНЫХ ДЕРЖАВ»

Согласно этому сценарию, Великобритания, Франция и Советский Союз сохраняют ядерное оружие, но в Европе не появляются новые ядерные державы. Эта мечта о безъядерной зоне в Центральной Европе, когда ядерное оружие остается на флангах континента, популярна, но сомнительно, что она превратится в реальность.

Германия в конечном счете будет этому препятствовать. Немцы вряд ли проявят готовность полагаться на поляков и чехов в обеспечении обороны переднего края в случае возможного прямого нападения СССР с применением обычных вооружений. Также маловероятно, что Германия поверит в то, что Советский Союз будет всегда воздерживаться от ядерного шантажа. Отсюда следует, что немцы в итоге обратятся к ядерному оружию как самому надежному средству обеспечения безопасности, как это сделала НАТО.

Сильная мотивация приобрести ядерное оружие возникнет и у малых государств Восточной Европы. Без этого они будут уязвимы перед лицом ядерного шантажа со стороны Советского Союза или Германии. Даже если бы у этих крупных держав не было ядерных арсеналов, ни одна страна Восточной Европы не могла бы сравниться с германским либо советским арсеналом обычных вооружений.

Очевидно, что сценарий, по которому сохраняется нынешний состав государств, обладающих ядерным оружием, и не происходит его распространение, нереален.

СЕНАРИЙ «РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ»

Наиболее вероятный ход событий после холодной войны – дальнейшее распространение ядерного оружия в Европе. Его итог чреват опасностями, но, возможно, именно в этом случае можно надеяться на поддержание стабильности на континенте. Все зависит от того, как будет управляться процесс распространения. При плохом управлении это может закончиться катастрофой; хорошо управляемый процесс может привести почти к такому же стабильному порядку, как при «длительном мире».

Опасности, которые могут возникнуть при плохо управляемом распространении, многочисленны и серьезны. Существует опасность, что сам процесс распространения может дать одной из нынешних ядерных держав сильный стимул помешать неядерному соседу вступить в ядерный клуб. Так поступил Израиль, применив силу, чтобы не дать Ираку возможность приобрести ядерное оружие. Существует также опасность, что среди новых ядерных государств возникнет ядерная конкуренция, порождающая нестабильность. Этим странам, вероятно, не будет хватать ресурсов для того, чтобы сделать свои ядерные силы неуязвимыми. А это может породить страх перед первым ударом и мотив его нанести, что в случае кризиса означает катастрофу. И, наконец, существует опасность, что, если к ядерному пусковому крючку допустить больше стран, это увеличит риск того, что оружие будет использовано случайно, либо захвачено террористами, либо применено сумасшедшими.

Вышеперечисленные и другие опасности распространения можно уменьшить, если нынешние ядерные державы примут надлежащие меры. Для предотвращения превентивных атак можно расширить гарантии безопасности. Чтобы помочь новым ядерным государствам обезопасить их ядерные средства сдерживания, следует предоставить им техническую помощь, а также помочь обществу в новых ядерных странах осознать смертоносный характер вооружений, которые они обретают. Такое хорошо управляемое распространение могло бы способствовать укреплению мира.

Распространение должно в идеале остановиться на Германии. Она располагает прочной экономической базой, поэтому могла бы позволить себе содержать безопасные ядерные силы. Больше того, Германия, безусловно, не чувствовала бы себя в безопасности без ядерного оружия, а в этом случае ее внушительная мощь, основанная на обычных вооружениях, дала бы ей реальную возможность нарушить мир и спокойствие в Европе. Но если окажется невозможным предотвратить более широкое распространение ядерного оружия без экстренных мер, то нынешним ядерным державам следует допустить его распространение в Восточной Европе, одновременно делая все возможное, чтобы направить этот процесс в безопасное русло.

Однако я не испытываю оптимизма в отношении того, что процессом распространения можно эффективно управлять. Члены ядерного клуба, скорее всего, будут противиться распространению, однако они не могут успешно управлять этим сложным процессом и в то же время противостоять ему. (А ведь у них есть несколько причин, чтобы препятствовать распространению).

Официальные ядерные державы будут чрезвычайно осторожны, помогая новым ядерным странам создавать безопасные средства сдерживания, поскольку делиться военными тайнами противоречит сути поведения государства. Ведь знание чувствительной военной технологии может быть использовано против государства-донора, если эта технология передается противнику. Больше того, распространение в Европе подорвет легитимность Договора о нераспространении ядерного оружия от 1968 года и откроет шлюзы распространения по всему миру. Признанные ядерные державы не хотят, чтобы это произошло, поэтому они, вероятно, приложат усилия к тому, чтобы не допустить распространение, а не к тому, чтобы управлять этим процессом.

Оптимальным временем для распространения стал бы период относительного спокойствия на мировой арене. Распространение в разгар кризиса представляло бы опасность, поскольку государства, конфликтующие с только что возникшей ядерной державой, имели бы веский довод прервать этот процесс силовыми методами. Однако протесты против распространения со стороны граждан потенциальных ядерных государств были бы настолько яростными, а внешнее сопротивление ядерного клуба столь велико, что только кризис заставил бы эти страны пойти на серьезные издержки и во внутренней, и в международной политике для создания своих ядерных арсеналов. Все это означает, что распространение может иметь место при международных условиях, которые фактически гарантируют, что этот процесс будет плохо управляем.